И остался навсегда в моем сердце и памяти.
Одной из таких судьбоносных для меня личностей стал Иван Данилович Черняховский. Почему? Сказано в Посвящении этой книги.
Я не видел его мертвым. Он навсегда стоит в моих глазах — красивый, стройный, подтянутый, с волнистой шевелюрой и доброжелательным взором. И тепло его руки я ощущаю. И слышу благословляющие на задание слова:
— Ну, удачи тебе! Возвращайся благополучно…
Я кладу цветы на черный мрамор его надгробия. Мысленно произношу то, что ответил тогда, в сорок четвертом:
«Спасибо Вам, товарищ командующий. Я сделаю все возможное… и невозможное».
А ответил так потому, что у нас в разведке закон: разведчик делает все возможное немедленно, а невозможное немного погодя. И я счастлив, что выполнил его задание, с простреленной головой, но все же доставил нужные ему немецкие чертежи.
P.S.
Поскребышев вошел в кабинет Верховного, как обычно, он нес какие-то бумаги на подпись.
— Товарищ Сталин, по вашему указанию подготовлено постановление о присвоении Черняховскому звания Маршала Советского Союза.
Сталин взял бумагу, положил ее на письменный стол перед собой. Долго смотрел на нее, не читая, и тихо сказал:
— Опоздали… Черняховский погиб 18 февраля. А мы хотели опубликовать это постановление 19 февраля. Вот здесь напечатана именно эта дата… Если бы он прожил хотя бы один день, постановление было бы опубликовано. И он стал бы маршалом. Заслуженно. Он настоящий, подлинный маршал.
Сталин помолчал. Поскребышев слушал, стоя перед ним, тоже молча.
— Опоздали, — повторил Сталин с явным сожалением. — Теперь это публиковать нельзя. Звание маршала еще никому посмертно не присваивали. Это уже стало традицией, товарищ Поскребышев. И мы традицию нарушать не имеем права Положите этот документ в мой личный архивно все же Верховный Главнокомандующий, под руководством которого Черняховский прошел всю войну и которому, как говорится, он знал цену, назвал его — настоящий, подлинный маршал!
БЕСЕДА С НЕОНИЛОЙ И ОЛЕГОМ ЧЕРНЯХОВСКИМИ
Мой рассказ об Иване Даниловиче посвящен его службе в армии и полководческой деятельности. Чтобы расширить восприятие его образа, хотелось мне добавить бытовые, семейные, домашние детали и эпизоды из его жизни. В этом могли помочь его дети, Неонила и Олег. Они живут в Москве. Анастасия Григорьевна умерла в 1992 году.
Неонила окончила исторический факультет МГУ, защитила диссертацию, получив степень кандидата экономических наук, всю жизнь работала в системе АН СССР. В ее семье все архитекторы: муж был заслуженным архитектором СССР, руководителем авторских коллективов по созданию туристических комплексов в Суздале (за что получил Государственную премию) и Дагомысе (г. Сочи), дочь Анастасия и внучка Неонила — архитекторы, успешно работают в своей области, внук Вадим оканчивает школу, тоже, видимо, станет архитектором.
Олег Иванович Черняховский, генерал-майор, закончил с отличием Военно-воздушную академию им. Жуковского, работал в НИИ по космосу, потом с отличаем закончил Академию Советской Армии и Академию Генерального штаба. Работал в Генеральном штабе. После выхода в отставку работал в администрации президента. Его сын Иван с золотой медалью окончил школу, затем с отличием Институт международных отношений. В настоящее время работает в иностранной фирме. Внук Олег учится в школе.
Сегодня они уже немолоды. Неониле Ивановне 74, Олегу Ивановичу 68. Встретиться с ними мне не удалось, то я, то они прихварывали.
И вдруг (мне повезло) в дни, когда я завершал работу над этой книгой, 18 февраля 2005 года в «Российской газете» была опубликована беседа Ариадны Рокоссовской с Неонилой и Олегом Черняховскими. В ней поставлены вопросы и получены ответы, даже шире и более умело, чем это сделал бы я. Предлагаю и читателям получить удовольствие от беседы Ариадны Рокоссовской с Неонилой и Олегом.
Неонила Черняховская: К 23 февраля ему должны были присвоить звание маршала. Его адъютант рассказывал, что они с отцом приезжали в Москву, и после этой поездки он заготовил маршальские погоны. Адъютант даже пришил эти погоны на отцовский китель. А ведь заранее этого делать нельзя — плохая примета. Но ведь они точно знали, что 23 февраля отцу дадут маршала. Всего несколько дней…
Олег Черняховский: А мне рассказывали, что для отца уже начали делать орден Победы.
— Каким вы запомнили отца? Какие самые яркие воспоминания?
Неонила Черняховская: У меня все воспоминания об отце яркие. Он редко бывал с нами, не мог уделять нам внимание. У него было мало времени. Поэтому каждый раз, когда в воскресенье отец нас куда-нибудь вел — в кино ли, в театр или брал с собой в полк, где они с мамой играли в волейбол, — это был настоящий праздник. Последний такой праздник случился уже перед войной в Риге. Это был мой день рождения. Папа приехал на праздничный обед, а потом взял меня с собой — мы жили в самом центре Риги — и повел по магазинам, пообещав купить то, что я захочу. Мне было тогда 12 лет. Честно говоря, я ничего не хотела, для меня было счастьем идти, держась за его руку. Папа был блестящим офицером, очень красивым, подтянутым. Все обращали на него внимание, и я страшно гордилась, что иду с ним. Он купил мне конфет, какие-то коробки, но для меня не это было важно.
Папа был довольно строгим, но он очень нас любил. Этой любовью, заботой проникнуты его письма с фронта. Бывало, конечно, что он на нас сердился. Маленький Олег был очень самостоятельным мальчиком. Когда мы жили в Риге, ему было три года, но он постоянно куда-то уходил. Даже в тот день, когда объявили войну, я его еле нашла — он заигрался с мальчишками в соседнем подъезде. А иногда и я не слушалась маму. Тогда она говорила отцу: «Обрати внимание на своих детей». Я помню, в такие дни он шел в штаб, а я возвращалась домой из школы, и он строго говорил мне: «Я с тобой вечером поговорю». Ни разу такой разговор не состоялся, но этих слов было вполне достаточно. Я уже казнила себя, клялась мысленно, что буду слушаться маму, не буду больше шалить. Вечерами папа приходил поздно, спрашивал, как дела, как уроки. А если мы уже спали, то он заглядывал к нам в комнату пожелать спокойной ночи.
Олег Черняховский: Я помню единственный эпизод, когда отец меня наказал. Мне было три или четыре года, отец за что-то на меня рассердился и поставил в угол. И я — маленький мальчик — честно стоял там очень долго, мне в голову не приходило выйти из угла, если отец сказал там стоять. В конце
