детям, говорили они, всегда была одним из условий существования человеческого общества. Знания передавались детям в готовом виде, считалось, что дети не способны ни к чему иному, кроме повторения опыта и образа жизни предков. Школа, как правило, нивелировала учащихся, обезличивала их. Лишь особо одаренным одиночкам удавалось вырываться из школьных тисков и совершать научные открытия, двигать вперед искусство, технику, рискуя нередко жизнью («еретиков» сжигали!).
Теперь же научно-техническая революция и на Западе и у нас потребовала умственных усилий не одиночек, а целых армий ученых исследователей, высокообразованных инженеров, техников, рабочих со средним и профессиональным образованием. Теперь уже мало закреплять в сознании школьников культурные достижения прошлого в готовом застывшем виде, школа должна растить людей мыслящих, активных, инициативных, критически осваивающих эти достижения, способных не потеряться в неожиданных обстоятельствах, какие бы небывалые задачи и трудности перед ними ни вставали.
Но можно ли и как заинтересовать учащегося в подобной учебной деятельности? В школьной практике это вопрос непростой. Первоклассник, переступающий впервые порог школы, не думает о знаниях, он полон нетерпеливого ожидания новых впечатлений, неведомой ему жизни, приходящей на смену детским играм. Лишь постепенно его любопытство может преобразоваться под влиянием искусного педагога в познавательный интерес, иногда подогреваемый, а иногда, к сожалению, засоряемый и охлаждаемый привходящими житейскими обстоятельствами и тормозами: родительские внушения, поощрения за хорошие отметки и подзатыльники за плохие; престижные стремления к личному успеху; в старших классах — погоня за лучшим аттестатом для поступления в вуз, а в вузе — за дипломом об окончании ради обеспеченного заработка и так далее.
Насколько Пересветов мог понять из прений на семинаре, в широких педагогических кругах в тот момент не было единства взглядов на роль и значение этих разнородных стимулов к учению в школе. Традиционный взгляд гласил, что все они более или менее равноценны и приемлемы, если служат общей цели повышения успеваемости школьника. Руководители и участники семинара восставали против такого поравнения стимулов, считая его проявлением эклектизма. Не отрицая наличия в жизни различных социальных мотивов успеваемости, приносящих ученику знания в качестве побочного продукта его посторонних стремлений, они настаивали на главенстве и приоритете для школы познавательного интереса.
Лозунг «учить учиться» хорош, говорилось на семинаре, но ничего не решает, если у самих школьников не развить желание учиться. Нельзя выучить малыша или подростка, если он учиться не хочет, нельзя его воспитать, если он не пожелает быть воспитуемым.
Исследования, проведенные в недавние годы педагогами и психологами в Литве и на Украине, сигнализировали неблагополучие: если в первом классе интерес к учению нарастает, то во втором и третьем он уже снижается, его место заступают «мотив успеваемости» (забота об отметке) и прямой нажим со стороны родителей и учителей. Продолжает снижаться интерес к учению и с пятого класса по седьмой: из каждых четверых семиклассников оно интересует лишь одного, двоих оставляет равнодушными, а один из четверых учиться не любит и не хочет. Таковы данные по обычным средним школам. Они проникали в печать, но для Пересветова были новыми. Угрожающие данные!..
Приводились на семинаре и печальные факты падения авторитета школы в связи с потоком радио- и телевизионной информации, зачастую подменяющей знания, которые современный подросток должен бы получать в школе, их суррогатом. Схватывая обрывки знаний на лету, подросток начинает относиться к урокам в школе с пренебрежением: ему, дескать, все это уже известно, а знакомясь с инсценировками классических литературных произведений, не читает их в подлинниках.
Кто-то из выступавших упомянул об уроках труда. Тема эта специально на семинаре не обсуждалась, а Пересветов подосадовал, что не побывал еще на школьном заводе, о котором слышал от Лохматова. Приохотить школьника к производительному труду — разве это не средство развития у него познавательного интереса? И еще одно думалось ему: правильные программы дело прекрасное, но увлечь своим предметом учеников может лишь тот учитель, который сам вкладывает в него свою душу. Иначе он заразит учеников не любовью к своему предмету, а равнодушием к учению.
В перерыве Константин Андреевич спросил руководителя харьковской лаборатории, сравнительно еще молодого профессора филологии, не проводились ли ими исследования познавательных интересов школьников у себя в экспериментальных классах.
— Как же, проводились, — отвечал тот. — У нас картина совершенно иная, чем в обычных классах. Вы бы остались на несколько деньков после семинара?.. По-моему, вам любопытно будет ознакомиться с нашей работой и материалами. Побываете у нас на уроках.
Пересветов поблагодарил за приглашение и сказал, что непременно им воспользуется.
В последний день занятий Бахрамов выступил на семинаре, пытаясь развить некоторые теоретические положения Варевцева. Из реплики последнего он понял, что тот не одобряет хода его мыслей, и весь день ходил расстроенный. Хотел с Дмитрием Сергеевичем поговорить, да того, что называется, разрывали на части. Оставалась надежда вечером сесть с ним рядом за стол на банкете, которым участники семинара завершали встречу, сняв для этого в складчину зал в ресторане гостиницы «Харьков».
Но и тут Бахрамову не повезло: Варевцев сидел рядом с академиком, а слева от себя пригласил сесть Пересветова. Когда начались тосты, Дмитрий Сергеевич неожиданно поднял бокал «за нашего большого друга — писателя». На раздавшиеся аплодисменты надо было ответить, и Пересветов, поднявшись, поблагодарил присутствовавших за то, что они ему напомнили его молодые годы.
— Я решил писать о вас, товарищи, — говорил он, — и теперь, повидав вас воочию, уверился, что смогу написать, потому что вижу в вас мою собственную молодость. Как и мы в свое время, вы беззаветно отдаетесь делу, какое история поставила в порядок дня. Вы отворяете школьные двери в будущее, а движет вами чувство, благороднее которого нет на свете, — любовь к детям, к этой утренней заре человеческого «завтра»!..
После нескольких тостов, под общий шум и разговоры, которыми непрерывно жужжал длинный стол, между Пересветовым и академиком завязалась ученая беседа на темы педагогики и психологии. Беседа велась сначала за спиной Варевцева, в адрес которого неслись какие-то шутливые реплики с разных концов стола, потом Дмитрий Сергеевич поменялся с писателем местами, а к концу банкета перебрался поближе к молодой компании харьковчан и харьковчанок. Наши собеседники между тем сменили пластинку и ударились в приятные воспоминания о студенческих годах в Москве; потом коснулись перспектив разрядки, недавнего договора с США об ограничении стратегических вооружений…
Прервав наконец разговор, они выбрались из-за опустевшего стола и прошли под аркой в соседний зал, где на эстраде небольшой джазик в сумасшедшем темпе стучал, гремел и визжал на весь огромный ресторан. В тесном кольце сгрудившейся публики метались друг против друга танцор и танцорша, импровизируя сверхсовременные рискованные
