Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
Но события развивались так стремительно, так быстро сменяли друг друга, что устаревали даже вчерашние новости.
Габриэль в душе был благодарен своему приятелю Францу за вчерашние газеты, но его тревожило такое положение: скоро зеленщики начнут присылать ему овощи и фрукты, а мясник – мясо… Стыд и позор, что он докатился до такого. Он всегда сам раздавал всем щедрой рукой – а нынче чувствует себя нищим.
– Габриэль, керидо, – слышит он Розин голос из соседней комнаты, – иди, еда на столе.
Но как ему встать с кресла и дойти до стола?
– Все стынет, – повторяет Роза.
Он пытается встать – и не может.
– Тебе помочь, папа?
Рядом с ним стоит Рахелика. Читает его мысли?
– Спасибо, доченька.
Она помогает ему подняться, берет его под руку и ведет к обеденному столу. Они шагают не спеша, с остановками, и, хоть расстояние небольшое, Габриэлю оно дается нелегко.
– Знаешь, душа моя, – шепчет он ей доверительно, – на днях ко мне пришла Луна и спросила, люблю ли я ее, и я сказал, что очень, но она настаивала: «Правда, ты любишь меня больше всех?» Я понял, что ей грустно и нужно ее поддержать, и ответил, что правда. Но на самом деле, Рахелика, больше всех я люблю тебя.
Однажды Луна вернулась домой сама не своя.
– Закс уволил меня, – бросила она Давиду, не скрывая обуревавших ее чувств. – В магазине как в пустыне, ни одна собака не заходит. Целыми днями сижу за прилавком и ничего не делаю. От скуки я начала возиться с манекеном в витрине – одеваю-раздеваю, одеваю-раздеваю. Закс разозлился на меня, но что мне делать, если я целыми днями сижу как придурочная! Я уже с ума схожу! В последнее время Закс почти не появляется в магазине. Я открываю, я закрываю, он даже не приходит проверить кассу. Да и что проверять, все равно там денег нет. Сегодня он заплатил мне в последний раз и велел больше не приходить, – она всхлипнула. – Что мне делать, Давид? Как я буду теперь без работы?
Давид крепко обнял ее и прижал к груди. Он знал, как Луна любит свою работу в «Закс и сын». Погладив ее по волосам, он сказал нежным тоном, которым в последнее время стал с ней разговаривать:
– Не беспокойся, Луника, скоро ты будешь очень занята. Мы ведь работаем над этим, правда?
Она улыбнулась ему сквозь слезы. С тех пор как несколько недель назад они вернулись домой после субботнего ужина у родителей, Давид резко изменился. Он перестал ходить в кино после работы и шел прямиком домой, в их съемную квартирку в Макор-Барух. Чаще всего она уже была там, или же он встречался с ней у ее родителей, и они вместе шли домой.
Рахелика заметила, что сестра изменилась. Она стала веселее, чаще смеялась.
– Ты сделал доброе дело, – она кивком показала Моизу на Луну и Давида, сидевших рядышком на диване в доме у родителей. – Посмотри на них, прямо пара голубков.
– Ну что, сейчас у тебя с Давидом все хорошо? – спросила она, как только они с Луной остались вдвоем. – Все прекрасно! – широко улыбнулась Луна.
– И Давид ласков с тобой?
– Ласков? Да он просто мед! Он старается вознаградить меня за ту плохую полосу, что у нас была. Он стал таким, как раньше, до свадьбы, когда мы ходили в городской сад и целовались на скамейке так, что у меня искры из глаз сыпались!
– Такими темпами, Луника, ты еще родишь раньше меня.
– Твои слова да богу в уши…
После разговора, который состоялся у них с Моизом, Давид твердо решил исправить то, что он почти разрушил. Когда они с Луной вошли в свою комнатку, которая одновременно была и спальней, он обнял ее, погасил свет и раздел ее в темноте. Он нежно поцеловал ее в лоб, и сердце у нее замерло: она так любила поцелуи, объятия, ласки… Он гладил ее по спине – медленно-медленно, словно задерживался на каждой мышце, каждой жилочке. Поцеловал ее в губы, коснулся языком ее языка, потом стал целовать глаза, лоб, шею. Она намеренно длила поцелуи и объятия, оттягивая тот момент, когда он в нее проникнет. Это ей по-прежнему не нравилось, было неприятно и причиняло боль. Особенно когда он шептал ей на ухо: «Возьми его, помоги ему!» – и стонал, точно ему не хватало воздуха. Она чувствовала, как стыд жжет ей щеки, и сама удивлялась отвращению, которое испытывала от прикосновения его члена, скользкого как угорь, к ее руке. И ей становилось страшно, когда этот угорь мгновенно затвердевал от прикосновения и увеличивался в ее руках. – Хорошо… – шептал он. – О, как хорошо, ты делаешь ему так хорошо…
Он взял ее за руку и стал водить по своему члену вверх-вниз, задерживая ее пальцы на головке, двигая их так, словно они были отдельными от ее руки, от ее тела. Казалось, она сейчас умрет от стыда и тошноты. Она чувствовала пальцами проступавшие на его скользком члене вены, но ни за что бы не осмелилась взглянуть на то, что держала в руке.
– А сейчас введи его, – шепнул Давид, тая от удовольствия и совсем не замечая ее стыда и отвращения.
Она попробовала засунуть в себя его член, который разбухал все больше и больше, но ей это не удалось, хотя она и развела ноги, насколько могла. Сад был заперт, и ворота отказывались открываться.
– Держи его, – шептал Давид, – держи его, не давай ему удрать…
Когда ему наконец удалось проникнуть в нее, когда он крепко сжал ее плечи и стал ерзать на ней взад-вперед, она закрыла глаза, молясь, чтобы это поскорей кончилось. Он причинял ей ужасную боль, тело кричало, но она кусала губы и не давала крику вырваться. Он с силой входил в нее вновь и вновь, его глаза были закрыты, он весь горел, а она лежала под ним неподвижно, как бревно, и не знала, что ей нужно делать: должна ли она двигаться в его ритме, должна ли она издавать стоны радости и наслаждения, как он, должна ли делать вид, что ей хорошо? Но ей не было хорошо. Господи, хоть бы в этот раз получилось! Нет сил уже терпеть любопытные взгляды, которыми люди окидывают ее плоский живот, нет сил уже слышать шепотки за спиной. Весь Охель-Моше только и говорит о том, что Рахелика забеременела раньше нее, хоть и вышла замуж позже. Хоть бы уже забеременеть, тогда весь этот кошмар останется позади…
Но вот он кончил, издав сдавленный вскрик. Лежит на ней – а она задыхается, она не может больше терпеть эту липкую жидкость между ляжками. Ей хочется подойти к раковине и вымыться, но Рахелика сказала, что лучше не двигаться и не мыться, это уменьшает шансы забеременеть. И она лежит, стиснув бедра, как учила ее Рахелика.
Давид заснул, его тяжелое тело лежит на ней. Луна осторожно выбирается из-под него, поспешно надевает ночную сорочку и отодвигается на край постели. Она закрывает глаза, но заснуть ей не удается. Она чувствует себя грязной, ей противно это вторжение в ее тело, в ее интимные места. Из глаз текут слезы. Господи, что с ней не так? Она ведь должна чувствовать себя счастливой, должна слышать звон колоколов, воспарять ввысь, как пишут в книгах, – а вместо этого ощущает унижение, страдает. Муж, лежащий рядом, крепко спит и наверняка видит приятные сны, а она мучается бессонницей, мысли лихорадочно мечутся, сменяя друг друга, как сцены в детективном фильме. Она же хотела, чтобы он спал с ней, чтобы они выполнили заповедь «Плодитесь и размножайтесь», она же мечтала о минуте, когда он поступит с ней так, как полагается молодому мужу поступать с новобрачной! И вот когда это наконец произошло, она хочет только одного: чтобы это поскорее кончилось. Все ли женщины чувствуют то же самое? А может быть, только мужчины испытывают удовольствие от постельных дел? Может, это самая большая ложь в мире – что женщинам это тоже доставляет удовольствие? Может, это общая тайна всех женщин? Ну не может же быть, что только она страдает, только она лежит, распростертая, и молится, чтобы это закончилось. И почему нужно делать это много раз для того, чтобы один раз забеременеть?
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
