class="title1">
227
Мандельштам О. И. Слово и культура. М.: Советский писатель, 1987. С. 41.
228
Блок начал работу над «Катилиной» 22 апреля 1918 г. и завершил 17 мая 1918 г.
Статья была впервые опубликована в «Алконосте» (Санкт-Петербург, 1919).
229
Далее ссылки на статью по этому изданию даются в тексте с указанием номеров страниц в скобках, ссылки на другие произведения – в круглых скобках с указанием номера тома и страницы (ЗК для тома «Записные книжки 1901–1920»). На момент написания книги этот том Полного собрания сочинений и писем в двадцати томах [Блок 1997–2014] еще не вышел, поэтому цитаты из «Катилины» и других произведений поздней прозы приводятся по более раннему Собранию сочинений.
230
Взаимоотношения между Блоком и Мережковским были долгими и сложными. О связях между «Катилиной» и Мережковским см. [Минц 1980, 1: 153]. См. также «Блок в полемике с Мережковским» [Минц 2000: 619]. Минц полагает, что фраза «книжники и мертвецы» относится к Мережковскому [Минц 2000: 619] (см. также с. 551, где она рассуждает об отказе Блока в его письме к Андрею Белому от «мертвой филологии» Мережковского). Мережковский связывал Катилину с падением Рима в своей статье 1906 года «Грядущий хам» (см. комментарий в [Блок 1997–2014, 5: 342]). О влиянии трилогии Мережковского в целом на образ мысли Блока см. [Минц 2000: 541]; несмотря на его неприязненное отношение к схеме Мережковского, по утверждению Минц, для Блока «Юлиан Отступник» был любимым романом. Люси Фогель отмечает влияние романа Мережковского о Леонардо да Винчи на взгляды Блока относительно этого художника [Vogel 1973:107–109]. В статье от 1909 года Блок с сочувствием заметил, что Мережковский «родился художником и художником умрет» и что его в равной степени влекут Рим и Византия («Мережковский» (5: 365)). В его «Заметке о Мережковском» 1902 года он, однако, оценил Мережковского более критически (7: 67–68). Более подробно об отношениях между Блоком и Мережковским см. [Pyman 1984:237–270], (238). Пайман цитирует мнение Д. Е. Максимова, что Блок в конце концов отверг склонность этого автора к схематизации и «принял Мережковского прежде всего как художника, ценность которого не в идеях, а в его поисках, сомнениях и обширной культурной основе, которые, по мнению Блока, являются основой подлинного искусства» [Pyman 1984: 238].
231
Мирча Элиаде пишет: «В силу… парадигматических моделей, явленных человеку в архаические времена, Космос и общество периодически перерождались» [Eliade 1965]. См. также Элиаде «Миф и реальность»: «Тот, кто цитирует или воплощает первоначальный миф… становится “современником” описываемых событий… Он возникает из светского, хронологического времени и входит во время другого качества, “священное” Время, извечное и бесконечно возобновляемое» [Eliade 1963: 18].
232
Хотя Блок раньше в своем творчестве перешел от мифологизации личности к акцентированию связей между поэтом и его эпохой, в «Катилине» он утверждает, что личные впечатления поэта, пусть даже почерпнутые из его окружения, а не пережитые им самим, все же являются основой его искусства. См. [Pyman 1980: 304].
233
См. также «Примечания» в (6: 503).
234
См. также комментарий к поэме Блока «Двенадцать» в [Блок 1997–2014, 5: 340–342].
235
В рецензии того времени на «Катилину» Н. Кашин утверждал, что знания читателей о Катилине были получены ими в годы учебы в гимназиях [Кашин 1919: 15]. Интересно, что Михаил Кузмин упоминает Катилину, сравнивая его, наряду с другими персонажами, с Печориным, главной фигурой романа Михаила Лермонтова 1840 года «Герой нашего времени», в записной книжке, опубликованной в 1922 году. Он также упоминает Светония и «Речь Цезаря в Сенате» [Кузмин 1922: 103]. Кузмин был, без сомнения, знаком с работой Блока и, вероятно, держал ее в голове, делая эти записи.
236
Информацию о раннем классическом обучении Блока см. [Кумпан 1991]. Блок начал свою учебу в Петербургском университете на факультете права, но потом перевелся на филологический, где весьма преуспел. Кумпан отмечает, что для экзамена по латыни на первом курсе Блок выбрал перевести отрывки из «Энеиды» Вергилия и «Речи против Катилины» Цицерона. Более подробные сведения об изучении Блоком классических языков и литературы и его интересах в этой сфере см. [Магомедова 1980а]. См. там же сделанный Блоком перевод из «Amores» Овидия [Магомедова 19806]. Маловероятно, однако, что Блок обращался к латинским источникам при написании эссе: о неточностях в его переводе с латыни «Эпитафии Филиппо Липпи» (1914) см. [Гаспаров 1999]. Благодарю Михаила Леонидовича Гаспарова за это наблюдение.
237
«Энеида» Вергилия и «Ад» Данте рисуют мрачное изображение Катилины. См. прямое упоминание у Вергилия в «Энеиде» [Вергилий 1994: 665] и косвенное упоминание здесь: [Данте 1967:150]. Историю восприятия «Катилины» см. в [Barta 1995: 49–51; Poznanski 1982: 632–635].
238
С учетом неприятия Ибсена акмеистами можно усмотреть полемические устремления в утверждении Блока в эссе «Катилина» о том, что Ибсен неизменно актуален для русской культуры. Обсуждение расхождения во взглядах символистов и акмеистов на Ибсена см. [Rusinko 1991: 189–218]. См. также [Nilsson 1958]. Для получения дополнительной информации о связи между эссе Блока и пьесой Ибсена см. [Barta 1995].
239
«Критическая история – это история, ломающая себя, принижающая себя в целях освобождения пространства для настоящего и будущего. От истории остается только призрак, рассказывающий легенды о вымышленных генеалогиях, выдуманных предках, – история, являющаяся “поэтическим приукрашиванием и… одухотворенным пересказом”» [Kujundzic 1997: 18]. Ницше рассуждает о «критической истории» в его статье «О пользе и вреде истории для жизни» в его «Несвоевременных размышлениях», имевшихся в библиотеке Блока в Петербурге [Паперный 1979: 93, примеч. 51]. И Блок, и Ницше порицают благочестивое отношение к прошлому, и оба превозносят опасных революционеров, стремящихся выступить против принятых порядков, ужасая своих современников и подвергая себя опасности в этом процессе. И оба осуждают исследователей, настолько озабоченных деталями, что они за деревьями не видят леса (см., в частности, Ницше, «О пользе и вреде истории для жизни»; Блок, «Катилина», 70, 83). Хотя невозможно подтвердить, был ли Блок знаком с этим текстом [Паперный 1979: 104, примеч. 103], среда символистов была насыщена идеями Ницше, и Блок вполне мог впитать эти мысли Ницше наряду со многими другими.
240
См. [Barta
