спиной и поворачивается, только чтобы увидеть нож, который через миг перережет ему горло. Слышны возгласы боли, но Минта пытается удержать их вместе: «Двигайтесь, бегите, если надо, бегите к кораблям, скорее!»
Всякое подобие порядка отброшено, мужчины бегут к морю, вокруг них щелкают стрелы. К тому времени, когда они добираются до берега, у них кружится голова от глухих ударов стрел, от ползучего недомогания, которое я запускаю в их внутренности, и, оглядываясь, они понимают, что из всех, кто отправился в пещеру, полную богатств Итаки, возвратилось только восемь человек.
Только восьмеро.
Они бросают взгляд на кромку воды внизу и видят дюжину фигур у кораблей – те не знают еще о случившейся катастрофе. Они сбегают вниз – людей теперь еле хватит на то, чтобы сесть на весла одного корабля, остальные придется бросить, может, сжечь, чтобы скрыть свое бесчестие. Когда они спускаются к воде, на утесе над ними появляются из серого леса фигуры с луками наготове, с копьями в руках, но они не нападают, не кидаются на них, просто смотрят и ждут, пока кучка запыхавшихся, израненных мужчин доберется до кораблей.
Человек по имени Тимей первым видит тела своих сотоварищей. Когда-то он был воином в войске Нестора, имел честь и достоинство; но честь и достоинство не могли прокормить его жену и троих детей, пока он воевал, и когда он вернулся, то они уже принадлежали другому, а свою порядочность продать он не мог. Так что он стал разбойником и нашел в этом ремесле, среди своих товарищей-мореходов дружбу и честь иного рода. Теперь же он видит первого из тех, кто оставался охранять корабли, плавающим лицом вверх в пене под носом корабля, незрячие глаза его залиты кровью. Тимей открывает рот, чтобы крикнуть, но не успевает. Дюжина фигур, что стояли возле кораблей, делают шаг вперед, достают мечи и в хмурой тьме закалывают подходящих к ним воинов. Афина движется между ними, она убивает легко и умело – одним ударом, если хватит одного удара; отбивая оружие противника, она тут же переходит в нападение, а бьет только так, чтобы причинить максимальную боль или сразу прервать жизнь врага. В ней нет дикого восторга Артемиды, и все же в ее глазах виднеется алый отблеск.
Приена сражается рядом с нею, и, хотя во владении оружием смертной никогда не сравниться с богиней, в ней тоже нет ни лоска, ни игры, она не скалится и не кричит боевых кличей. Ее дело – смерть, не больше и не меньше: смерть ее врага – самый прямой способ обеспечить ей жизнь, и она достигает обеих целей.
Скоро в живых остается только Минта. Последний из братьев. Последний из благородных воинов, которые отдали все за честь, Грецию и Трою. Он смотрит на своих павших товарищей, на запыхавшихся, окровавленных женщин, окружающих его теперь. Более слабый человек бросил бы меч и закрыл глаза, не желая видеть своего конца, но Минта – все еще воин. Он выделяет Приену из-за ее легких движений, из-за того, как уверенно лежит меч в ее руке, видит в ней привычного врага – наконец-то привычный враг – и бросается на нее.
Приена не учила женщин Итаки сражаться с честью. У нее было всего два месяца и не хватило времени для таких тонкостей. Поэтому Минта падает мертвым, еще не добежав до нее, с охотничьим ножом в спине.
Когда он падает, Приена обходит его, пинком отбрасывает его меч, за волосы приподнимает голову и перерезает ему горло. Просто на всякий случай.
Глава 50
Утром народ Итаки будят вопли кружащих ворон и запах разлагающейся плоти.
Та, которая находит тела, восклицает:
– О небеса, помогите нам, благословенная Гера, священный Зевс!
Мне приятно, что я первая в ее списке подходящих к случаю божеств.
Она бежит за другими, приводящими еще людей, бегущими за великими мужами острова, а те вспоминают, что надо бы сказать Пенелопе.
И вот они собираются в бухте перед кораблями разбойников и смотрят на жуткое зрелище.
По палубам кораблей лежат трупы мужчин, хотевших ограбить Итаку. Глаза им прикрыли, но это не остановило целеустремленных чаек и ворон, слетевшихся пировать. Кровь не до конца смыло волнами с их лиц, а вокруг набухающей плоти радостным жужжащим черным облаком роятся мухи. Многие мертвецы остались вооруженными – их прямые обоюдоострые греческие мечи выложены рядом с их же иллирийскими шлемами. У многих оружия нет. Те метательные копья, что полегче, самые ладные мечи и кинжалы, наиболее мелкие доспехи и пригодную обувь с них сняли, и теперь все это припрятано в тайниках итакийских домов.
Один привязан к носу ближайшего корабля: он в полных доспехах, рядом прислонено, будто трость, его копье, руки и ноги вывернуты странными углами под веревками. На горле зияет рана, а глаза остались открытыми и глядят в небо. Некоторым из наблюдателей кажется, что они узнают его, они бормочут его имя. Это разве не Минта, друг одного из женихов? Да, да, Минта, точно – друг Андремона. Что он здесь делает?
Из великих мужей Итаки, которые собрались здесь, первым к трупу подходит Пейсенор. У старика блестят глаза, будто кровавый смрад пробудил его от месячного сна, и теперь он протягивает руку к предмету, висящему на рассеченной шее Минты, и срывает его.
Подходят остальные, Эгиптий и Медон наклоняются, чтобы рассмотреть. Пенелопа стоит в стороне, чтобы запах крови и зрелище бойни не оскорбили ее нежных женских чувств; но она не сводит глаз с группки мужчин.
Это камешек не крупнее мужского большого пальца, с просверленной дыркой, в которую можно просунуть кожаный шнурок.
– Этот камешек, – бормочет кто-то, – этот камень, я его видел раньше. Странное украшение.
– Это камень из руин Трои, – отвечает Медон, холодея, как зимняя ночь. – Такой же носит Андремон.
Вороны клюют тела, лежащие на кораблях, а женщины Итаки собираются на краю берега, но не поют песен.
К тому времени, когда мудрые мужи Итаки маленькой, слегка сбитой с толку процессией возвращаются во дворец Одиссея, уже за полдень. Женихи собрались во дворе, уловив слух о новом кровопролитии, новой битве, ждут, чтобы узнать, что захвачено, что сожжено. Но потом пришли другие вести, странный шепоток: нападавшие уничтожены, их тела валяются на кораблях, это чудо, ужасное, чудовищное чудо.
Телемах широким шагом выходит встретить приближающееся шествие.
– Что произошло? – рявкает он. – Кто убит?
– Разбойники мертвы, – отвечает как в тумане Эгиптий. – Они все мертвы.
– Что? Как они погибли?
Эгиптий просто качает головой, ибо у него нет ответа.
Телемах обращает взор на Пейсенора, тот тоже качает головой. Медон проталкивается вперед; нет времени для вопросов о священном или святотатственном.
За ними везут тело Минты. Его положили на телегу, запряженную ослом, кое-как завернули в обрывок испачканного кровью паруса. Его кладут на землю во дворе перед залом Одиссеева дворца, и
