одним кровом? Он сам говорил, что его чувство любви к ней порядком остыло, а требования первого консула жениться на мадам Грант вызывали все больше раздражения. Почему бы не избавиться от источника беспокойства, переселив Келли в другое место? Все это заставляло меня недоумевать. Было и еще одно обстоятельство, из-за которого недоумение усиливалось.
— Я страх как страдаю, мадам, — призналась мне Келли Грант, — меня в нынешнем свете нигде не принимают. Первый консул строго-настрого запретил господину Талейрану куда-нибудь меня приводить. Я обожаю музыку и развлечения, но мне никуда и нос показать нельзя. Просто мучение! Иметь столько денег и сидеть сиднем дома — насмешка какая-то!
— Вы можете принимать гостей у себя, — посоветовала я опрометчиво.
Келли бросила на меня обиженный взгляд:
— Если бы еще ко мне кто-то ходил! Недавно был вот какой случай. Морис пригласил к нам на обед директора Лувра, господина Денона. Он много путешествовал и написал книгу, которую господин Талейран рекомендовал мне прочитать перед его визитом. Я теперь богатая и у меня, слава Богу, две лектрисы, служат попеременно, так что читать вслух есть кому. Я приказала им читать мне эту книжицу, и она оказалась занятная…
По словам мадам Грант, несмотря на то, что книгу ей прочитали от корки до корки, дело закончилось полным конфузом. Во время обеда она стала расхваливать мастерство и мужество Денона: дескать, какие страсти довелось пережить вам и вашему слуге Пятнице на безлюдном острове! Директор Лувра чуть не поперхнулся супом: «Боже мой, мадам, не принимаете ли вы меня за Робинзона Крузо?!» Все издевательски засмеялись…
— А чего смеяться? Все дело в том, что лектриса перепутала книги и читала мне не сочинение Денона, а роман господина Дефо.
— По крайней мере, вы не потратили время зря, Катрин, — сказала я, назвав ее на французский манер. — Роман Дефо очень интересен.
— Я бы сроду не читала этих сказок по своей воле!..
В общем, вопиющая необразованность и неприязненное отношение Бонапарта превратили сожительницу Талейрана в изгоя в нынешнем парижском обществе. Она страстно желала выйти замуж за своего покровителя и ужасно скучала, коротая время в компании служанок. Зная, что меня с министром связывает что-то вроде дружбы, она пыталась мне понравиться, приказала предоставить в мое распоряжение целый ворох платьев (мне, конечно, было сейчас не до них) и к вечеру надоела мне до смерти. Я ждала, что с наступлением ночи Талейран привезет мне отрадные известия, а может, и необходимые для отъезда бумаги. Однако министр отправился в Мальмезон, где ему предстояло финальное совещание с первым консулом, и вернулся глубокой ночью, ни с кем не пожелав увидеться. Утром Келли Грант увлекла меня гулять в сад — огромный, простирающийся до самой улицы Виль-л’Эвек. Уговаривая меня прогуляться, она ссылалась на то, что Талейран еще не проснулся. Однако, когда через час мы вернулись, оказалось, что министр уже уехал.
«Черт знает что такое, — подумала я. — Уже вторые сутки Морис не показывается мне на глаза…» Меня начали одолевать некоторые сомнения.
— У господина Талейрана сейчас уйма дел, — сказала Келли, глядя на меня круглыми голубыми глазами. — Бонапарт вот-вот уедет в Италию и оставляет ему кучу поручений. В столицу прибывает новый русский посланник, дай Бог выговорить его фамилию, — Спренгпортен, кажется… и первый консул распорядился передать ему меч, в давние времена подаренный главе Мальтийского ордена каким-то Папой Римским.
— Зачем посланнику меч? — попыталась улыбнуться я.
— Он не для посланника, а для передачи в дар русскому царю Павлу. Всем известно, что он с ума сходит по мальтийским рыцарям.
Она настойчиво повторила:
— Не беспокойтесь так. Вам надо расслабиться. Вот еще что, не хотите ли выпить со мной пунша?
— Никогда не пила ничего подобного.
— Хотите сказать, это напиток не для дам? А вот и нет! В Англии я всякое повидала и попробовала. Наш повар Карем восхитительно готовит его из ямайского рома и лимона. Кроме прочего, Морису подарили очень занятную штучку для выжимания лимонного сока!
Пойдемте, я покажу ее вам. Она вся золотая, только ручка у нее из слоновой кости.
Хотя все внутри подсказывало мне, что не стоит поддаваться на уговоры мадам Грант, я была такая подавленная и растерянная, что приняла напиток Карема. Пунш не столько расслабил меня и успокоил, сколько затуманил сознание. Он был вкусный и очень крепкий; под его влиянием я даже стала снисходительнее относиться к Келли. Сидя в креслах на террасе, выходящей окнами в сад, вдыхая сладкие ароматы жасмина и потягивая пунш, мы несколько часов кряду проболтали о всяких пустяках. Алкоголь и ей развязал язык: она призналась мне, что играет на бирже и имеет много собственных денег благодаря советам банкира Клавьера, который частый гость в их с Талейраном особняке.
Это имя заставило меня насторожиться, но опьянение было слишком сильное, чтобы я сделала определенные выводы.
— Почему Клавьер помогает вам? — спросила я тупо, сжимая в руках бокал с горячим напитком. День был прохладный, ветреный, и чувствовать тепло пунша было приятно. Хотелось спать.
— О, они большие друзья с Морисом. Большие друзья… Раньше ссорились, а теперь между ними нет и следа вражды. Деньги — они ведь превыше всего… Господин Талейран жаждет создать себе громадное состояние. Он так и говорил, когда стал министром у Бонапарта: «Вот, должность у меня уже есть… теперь мне нужно сколотить состояние. Громадное состояние! Грандиозное состояние! Э-э-э!»
Она слегка передразнила своего любовника, подражая его интонациям. Я моргнула, отставляя бокал в сторону. Все это мне не нравилось. От Мориса я прежде не слышала таких жарких заявлений о деньгах. Но Келли знала его лучше, разве не так?
— Они вместе с Клавьером замышляют что-то, — бормотала мадам Грант едва внятно. — Это еще те фокусники! Ждут не дождутся, когда Бонапарт уедет в Италию. Может, даже надеются, что там его грохнут австрийцы, и тогда они здесь, в Париже, возьмут себе всю власть.
Она отхлебнула пунша и сказала довольно развязно:
— Если даже это случится, Талейран женится-таки на мне. Я столько о нем знаю, что он побоится меня сердить, черт возьми!..
Мне показалось, что будет лучше прервать этот поток откровенности и поразмыслить над услышанным в одиночестве. Я поднялась к себе и попыталась собрать мысли в кучу, но после такого количества выпитого это было непросто. Тревога с необыкновенной силой мучила меня, удвоенная еще и тем, что я ничего не могла предпринять. Особенное беспокойство вызывали слова Келли о том, что Талейран и Клавьер — «большие друзья».
Ну да, я знала об этом и раньше. Клавьер в
