теснились буквы на мемориальной доске и скорбно склоненные головы, а она только качала головой: откуда они знают, что он вообще родился? Ведь это совершенно частное дело! При этом присутствовали только она, Микки и акушерка, но ни единого представителя армии или государства, так чего же они хотят от него теперь? И как они узнали, где он живет? Им известен даже почтовый индекс, который она вечно забывает!
– Стоило ему наконец подтянуть гражданку, как с гражданки его и потянули, – сострил Микки, а Ирис скатала мельтешащие буквы в малюсенький бумажный шарик.
– Я не согласна, Микки! Довольно, я уже достаточно отдала! Я отдала отца, я отдала свое тело, но своего сына не отдам! Мы будем прятаться здесь, у Альмы.
Микки посмотрел на нее удивленно:
– Это совсем не похоже на тебя, Ирис. Ты, с твоими принципами воспитания! И вообще, почему ты считаешь, что это твое дело?
Она вздохнула:
– А чье? Государства?
– Прежде всего – его, – Микки указал на Омера, который сидел на краю ее кровати, поглаживая обеими руками свои бритые виски.
– Я это не я, я – малшаб, – буркнул он. – Что это вообще значит – «малшаб?»
– Я тебе уже дважды объяснял, – ответил Микки. – Призванный на воинскую службу.
– Вернее, в рабство, – мрачно усмехнулся Омер.
Микки сел рядом, положил руку ему на плечо:
– Успокойся, это всего-навсего первая повестка, у тебя будет время привыкнуть к этой мысли. Правда, Рис?
– Как ты меня назвал? – переспросила она.
Ирис никогда не позволяла Микки так ее называть, но сейчас это почему-то не раздражало. Прошлое вдруг распахнулось. Может, это и есть тот самый шанс? Шанс вскрыть сладкую, душную, запечатанную проклятьем пещеру прошлого, чтобы ее содержимое смешалось с солнцем, ветром и звуками настоящего?
– Что это, родительский день? – раздался вдруг голос Альмы.
Как можно было не заметить ее прихода, в этом платье, желтом, словно солнечный луч? Ирис осторожно позвала ее, опасаясь, что присутствие отца и брата может отпугнуть ее, и она снова исчезнет:
– Альма, ты здесь? Когда ты пришла?
Дочь подошла поближе:
– Я заскочила на минутку приготовить тебе ужин.
– Смотри! – Ирис протянула ей скомканную бумагу.
– Что это? – подозрительно спросила Альма, но тут же догадалась. – Господи, повестка! Какое счастье, что у меня это уже позади. Ничего страшного, братик, поверь мне, что если я справилась, то и ты справишься.
С этими словами она бросила в него зловещим бумажным шариком.
– Как ты вообще можешь сравнивать! – огрызнулся Омер, проворно поймав шарик и бросив обратно в сестру.
– Самое то для избалованных мальчиков, – подколола Альма. – Как раз вовремя!
Отскочивший шарик укатился под кровать, к паучьему трупику. – Пора уже, самое время!
– Я избалованный? – возмутился Омер. – Чья бы корова мычала! Это ты избалованная! Мама, сделай мне мальвинку! – передразнил он. – Я не выйду из дома без мальвинки!
– Не надо об этом! – Альма помрачнела. – Я много лет думала, что маму ранили, потому что мне захотелось мальвинку!
– Да ладно тебе, я был уверен, что это потому, что я спрятался в туалете. Когда это было, мамуль? Десять лет назад?
– Десять лет и семь недель, – ответила Ирис, глядя на них с изумлением.
У них тоже открываются пещеры прошлого, и оно вплетается в единую ткань их жизни. Почему мы никогда не говорили об этом, думала Ирис, чем мы, собственно, до сих пор занимались?
– Вы тут ни при чем, – вздохнул Микки. – Это я виноват, потому что ушел раньше обычного.
Тут Альма спросила:
– А почему ты, собственно, ушел раньше?
– Это давняя история, – начал он, глядя на нее своими глубокими темными глазами, но Ирис перебила его:
– Это, в сущности, уже не имеет значения, ведь я выздоровела, разве вы не видите, что я выздоровела?
– Прямо скажем, звучит не слишком убедительно, – заметил Омер. – При таком количестве бинтов.
Альма села на кровать рядом с ними.
– Это на сей раз действительно из-за меня, – тихо сказала она.
– Но не по твоей вине, – ответила Ирис. – А благодаря тебе.
Не для этого ли ей предоставлен шанс? Чтобы вновь любить, но не Эйтана, а свою жизнь – за то, что в ней есть, а не за то, чего в ней нет.
– Куда я его сунул? – вдруг сказал Микки, роясь в карманах. – Тебе сегодня тоже пришло письмо, Ирис. Я совсем забыл. – Он вытащил из кармана смятый листок. – Вот, нашел это на лобовом стекле, когда забирал машину на развязке.
Он протянул ей листок с непроницаемым видом, и она побледнела при виде отчетливых, синим по белому выведенных букв: «Вернись ко мне».
– Вернись ко мне? Ну и дела! – усмехнулся Омер, с опаской взглянув сперва на нее, а потом на отца.
К ее изумлению, Альма подошла к ней, забрала у нее листок и, не глядя, скатала его в крошечный шарик.
– Это наверняка ошибка, – сказала она.
Ирис смотрела на них, на каждого по очереди. Они здесь, сейчас они с ней.
– Это не ошибка, – сказала она, – это давняя история.
Автор выражает благодарность Шире Хадад, Игалю Шварцу, Хали Эла, Гиладу Блау, Хиле Блум, Орит Киммель, Рахели Зандбанк, Эрезу Раве, доктору Дорит Шмуэли, доктору Элиаду Дэвидсону, профессору Алону Айзенбергу, профессору Аврааму Ривкинду и доктору Сагит Арбель-Алон, Эдне Мажи, Эялю, Марве, Яару и Ярдену.
ЦРУЯ ШАЛЕВ (р. 1959) – автор семи романов, сборника поэзии и двух книг для детей. Лауреат многих престижных национальных и международных литературных наград, в числе которых Amphi, Wizo, Prix Medicis, Femina (Франция), Corine и Welt-Literature (Германия), ADEI-WIZO и Rome-Jerusalem (Италия), Jan Michalski Prize (Швейцария) и другие. Кавалер французского ордена Искусств и литературы. Ее книги изданы на 26 языках.
Как и героиня романа «Боль», Цруя пострадала от террористического акта – в 2004 г. рядом с ней террорист-смертник подорвал себя в рейсовом автобусе, – после чего долго лечилась.
Цруя замужем за писателем Аялем Меггедом. Она двоюродная сестра Меира Шалева.
Примечания
1
«Ты убил и еще вступаешь в наследство?» – цитата из Третьей книги Царств (3 Цар. 21: 19). (Здесь и далее – прим. пер.)
2
Быт. 45: 1–5.
3
Имеется в виду принятый в иудаизме обычай «капарот»: накануне праздника Иом-кипур над головой человека крутят живую курицу, прежде чем ее зарезать.
4
Рамот – район Иерусалима, населенный в основном ортодоксальными евреями.
5
