Чубакка все еще стоял на краю здания «Коалиции», смотрел вниз, вслед базилевсу. Когда крылья раскрылись и Буш начал мягко планировать над домами, на лице его наконец расцвела хмурая улыбка. Ветер, налетевший снизу, выбил слезу из рыжего глаза, она затрепетала и застыла на лице, иссохла, растворилась. Подошедший полковник угрюмо играл желваками, но не решался сделать последний шаг, взять триумвира за руку: ему тоже было страшно.
В кармане у полковника ожила рация – потрескивала, хрипела, откашливалась.
– Слушаю, триумвир, – почтительно сказал полковник.
– Дай-ка мне его, – сказала рация, как будто могла не только слышать происходящее силою радиоволн, но и различать чудом телевидения.
В ладонь Чубакки услужливо лег черный передатчик.
– Глупо, Рыжий, ах как глупо, и, главное, чего ради? – заговорил передатчик голосом Мышастого.
Чубакка только плечами пожал.
– Так ты бы все равно… – отвечал он. – Я же понимаю, что не жилец. Предать, не предать, все равно бы ты до меня добрался. Три правителя на одном троне – это ведь перебор, да?
Мышастый усмехнулся на том конце.
– Ну может быть, может быть… И знаешь, я рад, что ты сам понял. В самом деле, подумай, что за три головы? Это же дурной вкус, какой-то Змей Горыныч… Ни о чем не договоришься… Две – совсем другое дело, две – всегда. Это прозрачно, эффективно. Так что извини, дорогой, извини…
Рация всхрипнула и умолкла. Сияющая бабочка смерти вылетела из нее, облетела Рыжего вокруг и канула в серую пропасть.
– Если спросите моего мнения, я тоже считаю, что глупо, – заговорил вдруг полковник. – Лично к вам-то претензий не было. А теперь придется отвечать. И по полной программе притом.
Чубакка не возражал, даже согласился.
– Придется, – кивнул. – Конечно, придется. Только не перед вами.
– Ну уж без глупостей, – сказал полковник, цепко беря его за плечо. – Вас-то мы не упустим. У вас ведь ни дельтаплана, ни парашюта.
– Мне и не нужно, – улыбнулся Чубакка, лицо его из мрачного, твердого, недоверчивого, сделалось симпатичным, располагающим, молодым, ужасно обаятельным – словом, таким, когда он был когда-то, совсем давно, когда не был еще триумвиром, еще только начинал свой путь.
Он мягко убрал руку полковника со своего плеча и, все еще улыбаясь, шагнул в бездну. В последний миг, оступаясь, проваливаясь, почти пожалел уже, почти огорчился, но сердце не слушалось сухого ума, сердце возликовало: наконец-то! Налетевший невесть откуда могучий ветер подхватил его, развернул за спиной невидимые крылья, приподнял и понес вверх, словно Ариэля. Спустя пару секунд он выметнулся из серой тьмы, стал виден ошеломленным хранителям и снова исчез – уже в недосягаемой вышине. По широким окружностям поднимался он все выше и выше, среди холода и пустоты, вверх, к дальним созвездиям, чьи знакомые светлые спирали легко различал он теперь бессмертным взором, парил в бесконечности, купался в звездной пыли, растворялся в Млечном Пути. И, увлеченный этой вечной игрой, он не посмотрел вниз и не увидел, как бренное тело его, ускоряясь, пролетело сквозь сто двенадцать этажей, тяжко ударилось об асфальт и лопнуло, как мешок с нечистотами…
Глава 26
Святой Франциск и другие неудачники
Рыцарь, известный Ордену как гонец Быстроногий, сидел в конспиративной квартире на улице Усиевича на кухне и глядел в окно. Во внутреннем кармане его нагревался, ждал своего часа мобильный телефон – вещь, невозможная для рядовых рыцарей. Но ведь он и не был рядовым рыцарем, он был командором Ордена, а значит, ему было позволено то, о чем и подумать не могли остальные.
Командор ждал звонка от Гроссмейстера. Великие приоры были предупреждены, и весь Орден находился в готовности номер один. Сегодня был великий день – городу и миру собирались возгласить имя нового базилевса. С предыдущим вышел несчастный случай – он то ли свалился с крыши, то ли случайно выстрелил сам в себя на охоте, в общем, что-то темное, путаное, как, впрочем, и вся жизнь базилевсов за последние лет сто.
Но отныне все должно было пойти иначе – ясно, прозрачно, эффективно. Базилевсом становился триумвир Мышастый – так решили все трое триумвиров, об этом и по телевизору сказали. Правда, объявлял это почему-то один только Мышастый, прочих никого не было. Ну так это и логично, если подумать, он теперь базилевс, все сам и решает. Зачем ему какие-то триумвиры?
Так или иначе, день был особенный, и доверенные рыцари Ордена уже собирались недалеко от дворцовой площади, где в прямом эфире должна была идти инаугурация. Сегодня все решится, сегодня, наконец, кончится богомерзкое царство кадавра. Сегодня Орден скажет свое слово, и страна пойдет совсем другим путем – новым, невиданным, необычайным.
Обычно чуткий, командор так задумался о будущем, что пропустил момент, не услышал, как бесшумно открылась в квартире дверь и кто-то вошел в нее – кто-то чужой, легкий, опасный. Опомнился Быстроногий, только когда пришелец вырос перед ним, словно из-под земли.
Секунду командор моргал на него сухими, красными от бессонницы глазами, потом выдохнул: перед ним стоял рыцарь Василий.
– Черт, – сказал он, – это ты!
– А ты ждал кого другого? – спросил Василий.
Быстроногий смерил его взглядом. Василий взгляд выдержал, глаз не отвел.
– Нет, – Быстроногий покачал головой. – Не ждал. У тебя все готово?
– У меня всегда все готово, – сказал Василий.
И опять тон его не понравился Быстроногому, и опять он посмотрел на слесаря, пытаясь уловить что-то недосказанное в его лице. Но лицо это, как и следует рыцарю Ордена, было совершенно непроницаемо.
Василий раскрыл свой чемоданчик, вытаскивал оттуда инструменты. Надо было проверить пневмопочту – чтобы в решительный миг сработала железно, без перебоев, чтобы информация дошла до каждого рыцаря в нужное время, не опоздала. Он никуда не торопился, аккуратно раскладывал газовые ключи, прессы и труборезы, протирал их, поднимал к окну, чтобы видно было, рассматривал во всех деталях.
Быстроногий сначала не обращал на все это внимания. Потом стал глядеть на слесаря с холодным изумлением. Наконец не выдержал, сдвинул брови.
– Так и будешь тут шуровать? – процедил он сквозь зубы.
– А где прикажешь мне шуровать? – удивился Василий.
– В ванной.
Рыцарь покачал головой.
– В ванной тесновато будет, неудобно… Ванная – это заключительный этап.
И он снова, по которому уже разу, стал перебирать свои железки. Они постукивали, позвякивали, ложились то в одном порядке, то в другом. Быстроногий, нервы которого последние дни натянуты были как струна, скрипнул зубами.
– Ты мне мешаешь, – не выдержал он.
– Чем это я тебе мешаю? – удивился Василий и поглядел наконец ему прямо в лицо. В глазах его Быстроногий уловил странное выражение. Больше всего оно было похоже на злость. Если бы перед ним был не Василий, а другой рыцарь, так бы он и решил. Как говорили древние: настоящую злобу не спутать ни с чем… Но Василий не мог испытывать сильных чувств, это все знали. Во всяком случае, сильных отрицательных чувств. Ненависть, злоба, ярость, презрение – все это старый рыцарь изжил давным-давно, а может, и сразу появился на свет с таким мирным и спокойным характером. Но сейчас глаза его смотрели как-то по-новому, по-особому.
