«When I am laid, am laid in earth, May my wrongs create No trouble, no trouble in thy breast; Remember me, but ah! forget my fate, Remember me, remember me, but ah! forget…»[43]
До чего нелогичная женщина! То у неё «remember»[44], то «forget»[45]. Сама выгнала своего Энея, а теперь плачет. Я бы ни за что не отпустила его! Духи, колдуньи, римские боги – плевать. Только вернись, не отпущу!
* * *
– Лиза, перешли, пожалуйста, последний вариант Киреевых.
– Квартиру?
– Нет, дом. Крышу корректирую.
– Лови.
– Это Покровка. А я просил дом.
– Ой, извини. Уже отправила.
– Ты прислала бассейн. А мне нужна мансарда. Что с тобой?
Действительно, что со мной? Неважно. Гораздо важнее, чего со мной нет.
Мы с Любой снова пошли к Лале. Двор, в прошлый раз заваленный снегом, теперь был чистым, солнечным, с подсохшими лужами. Она встретила нас своим необыкновенным душистым чаем и яблочным пирогом.
– Видела его? – цыганка уставилась на меня прожигающими насквозь чёрными глазами.
Я кивнула. Она разложила карты.
– Ох, нелегко ему, нелегко! Как жив-то ещё… На волоске висит. Сверху – пропасть и снизу – пропасть. Не плачь, слезами не поможешь. Он сильный. Молись. Авось дойдёт.
Я сжала опаловый кулон.
– Почему судьба так жестока к нему?
– Потому что щедрые дары он получил от неба, и спрос с него особенный. Поймал его колдун, нашёл слабину – холодное сердце. Жил он разумом и долгом, а людей презирал. Честно правил, зря никого не обижал, душа его благородна, но сердце билось ровно, не зная любви.
– Не слишком ли высока цена ошибки?
– Высока, колдун перешёл границу и ответит, не сомневайся. Но это уже не твоё дело. Твоё – молиться и верить, что всё будет хорошо.
– А будет?
– Если Бог даст. Больше-то всё равно некому.
* * *
Мы вышли от Лалы.
– Люб, не могу дома сидеть! Давай сходим куда-нибудь.
Настроение было тяжёлое, переживать его одной не хотелось. Погода поддержала меня на все сто: к вечеру небо заволокло тучами, пошёл дождь, не по-апрельски промозгло холодный. Наша с Любой прогулка, запланированная с утра, отменилась.
– Лизок, ты старое кино любишь? – Она раскрыла зонт.
– Обожаю.
– Тогда махнём ко мне. Сын телевизор купил во всю стену. Думала что-нибудь душевное посмотреть, да компании не было.
– С удовольствием!
Мы заказали огромную пиццу и устроились на Любином диване под «Иронию судьбы». Две серии – то, что нужно.
– Какая всё-таки Барбара Брыльска красавица, – вздохнула я, когда Надя в меховой шапке и в пальто с капюшоном поехала покупать Мягкову билет в Москву.
– И не говори… а судьба несчастливая, – отозвалась Люба. – Вот так часто у вас, у красавиц.
– Ты обо мне? Скажешь тоже…
– Не спорь.
– А Лала?
– Лала своё счастье у жизни вырвала.
– В смысле?
– За неделю до свадьбы троюродной сестры жениха у неё увела.
– Цыгана?!
– Конечно.
– Страшно представить.
– Даже не догадываешься, насколько. Боялись, третья мировая начнётся.
– И?..
– Пронесло, – засмеялась она.
– Люб, скажи, я же внешне не изменилась, но раньше мужчины на меня так не бросались.
– Ты и не светилась раньше. Красивая была, но…
– Что «но»?
– Боль прежнюю вижу. Она закрыла твоё сердце для них. Выстудила. Что человек, что зверь – на тепло идёт, не на холод. Но и прежде ты не горела тем огнем, который манит мужчин, как животных. Человек – существо плотское, а огонь и свет – это разное. Но свет их тоже влечёт.
– Они же его не видят. И в нашем мире он, наверное, еле шкворчит.
– Мужчины вообще ничего не видят, за редким исключением. Они чувствуют. Но не то, что мы. А твой свет – уж точно.
Пока мы были вдвоем с Любой, мне полегчало, но как только я осталась одна, снова скрутили беспокойство и страх. Что с ним? Не болен ли? Не голоден? Лала сказала, он может выдержать, может дойти до меня. Вольфрам, дойди, пожалуйста! Ты нужен мне как воздух. Без тебя нечем дышать.
* * *
Назавтра было воскресенье. Телефон зазвонил с утра «Маленькой ночной серенадой».
