Старший острога в избу к себе не пригласил гостей, а повёл в другой дом. Такой же добротный, как и тот высокий терем, с массивными стенами и рвом, вдоль которого стелились постройки. В тёплую горницу с узкими окнами, запуская студёный пар, вошли всей гурьбой — всем хотелось поскорее в тепло. Ближники старшего тоже не отставали, обступили, желая послушать, что за нужда такая привела путников из городища дальнего.
— Меня Радимом зовут, а это ближники мои Повис и Расщел, — представил он мужчин.
Те смотрели прямо, так же, с недоверием, и нужно называться.
— Я старший сын князя Вячеслава Пребран.
Радим сначала было нахмурился.
— Это, — указал княжич на Вяшеслва, — старший воевода Вяшеслав. Ждан, Некрас и остальные верные мне люди, за каждого из них я ручаюсь. Еду с поручением от отца в Орушь к князю Яроплку. Метель нас настигла, потому остановились на постоялом дворе «Белый камень», — Пребран замолк, подумав о том, стоит ли рассказывать, что разбойники со вспоротыми тела остались лежать на снегу. Как бы не озлобились, вдруг у местных кто из родичей с этого селения, живут ведь почитай рядом. — Давно у вас тут так непокойно?
Радим выдохнул, переводя дух.
— Проходите, — всполошился. — А то, что же, на пороге так и будете толковать?
Он кивнул Расщелу, и тот отступил, скрылся в дверях.
Мужчины расселись за длинным узким столом, место нашлось всем.
— Пока вам подготовят места для ночлега, посидим тут, обогреетесь заодно.
Тут на пороге послышался топот, и те же отроки внесли чарки и в глиняных корчагах питьё, расставили ловко перед гостями, налили золотистой жидкости каждому в деревянные чарки из общей тары.
— Спрашиваешь, давно ли так, — задумчиво начала Радим, сжимая в крупных ладонях посудину. — С того времени, как Ярополк в Оруше осел, с тех пор и приключаются такие беды, — сорвалось с языка мужчины, будто с сердца снял затаённое подозрение, такое не прикроешь красноречием. Поднёс к губам чару, делая большие глотки, кадык камнем заходил по горлу.
Сидевший рядом Повис свёл брови, кашлянул в кулак, видно недоволен остался такой прямой откровенностью Радима, но поперёк слова сказать не решался, старшему рода виднее.
— Так вы под его крылом… — не смолчал Вяшеслав.
Радим поднял потемневший взор на воеводу.
— Под крылом. Плохо князь держит в своей земле людей, и об этом не я один тебе скажу.
Посидев в избе, княжич понял, что здесь вовсе и не тепло было, как показалось по первой, после улицы. Пребран отпил кисло-сладкой браги, раздумывая над сказанным, которое нравилось ему всё меньше.
— Нас тоже приветили неласково, — признался, наконец, он, ставя опустевшую чарку обратно на стол. — Обобрать хотели до нитки, жизни лишить.
Дверь за спинами скрипнула — вернулся Расщел.
— «Белый камень» — гиблое место, народ туда местный не суётся… — задумчиво протянул Радим. — Ладно, утомлять разговорами не стану, — вынырнул он из смутных размышлений. — С пути вы верно, уставшие. Будьте гостями сегодня, места всем хватит, ныне многие избы лишились своих хозяев, — сказал он со скорбью в голосе.
— Если нужно помочь чем, поможем, — отозвался княжич.
Радим только рукой махнул.
— Разве только… — в глазах его только ненависть вместе с болью забурлила, что по загривку холодок прокатился, — …костёр погребальный собрать… — с этими словами он поднялся.
Следом поднялись и все, княжич бегло переглянулся с воеводой, тот, похоже, тоже строил догадки о том, чья правда тут. Может, роды между собой повздорили, а князя легко можно и крайним поставить. Князь если и позволит себе так бесчинствовать, то долго на своём месте не продержится. Это не с руки, чтобы народ на него озлобился.
— Что думаешь? — тихо спросил Вяшеслав, поравнявшись с Пребраном.
— А что тут думать, держать надо ухо востро, нечисто всё. Узнаем правду, только когда на место прибудем.
— Мыслю я, поменьше слушать сплетни нужно, как бы самим в сети не попасть.
Пребран выискал взглядом Радима, что шёл впереди всех, ведя путников к терему.
— Одно знаю точно, у Радима верно страха нет, чтобы так говорить о князе, но с другой стороны, столько людей потерял, сгоряча всякое можно ляпнуть. Посмотрим, пока ни во что не вмешиваемся.
Воевода твёрдо кивнул, соглашаясь. Пребран повернулся к другим да не рассчитал, дёрнулись мышцы, и он невольно скривился, хватаясь за бок.
— Тебе бы целителя…
Пребран лишь хмуро глянул на Вяшеслава.
Народу вокруг терема стало больше несмотря на то, что свободные руки ныне необходимы. Во взглядах таилась опаска, но видя, как свободно и расслаблено шагал старший рода, поутихли, и теперь в их лицах был след любопытства. Чуть поодаль, где-то за оградой, слышались голоса, женский плач. Для кого-то нынешняя ночь принесла горе, в последний путь собрались те провожать родичей, мужей, что встали защищать свои семьи. Пребран поёжился — не вовремя они прибыли, лишний груз только княжеская дружина хозяевам острога. Поднимаясь по ступенькам, он хватался за брусья, каждый шаг подъёма давался всё трудней, а лестница, крутая, высокая, казалось, и не кончится. Вошли в узкую дверь, где в тесном куте разминулись с женщинами рода. Были среди них и молодки, и старшие хозяйки, и пропуская гостей внутрь, они кланялись, как по обычаю. Значит, живы среди них боги.
В горнице терема было просторней, но с улицы так же полумрак царил, маленькие окошки — человеку не пролезть — пускали в помещение мало света. Стены здесь чище, от копоти очага почти и следов нигде не оставалось, полатей и лежанок не имелось, как принято во всех избах. На стол уже ставили ендовы, вынесли и крупные окорока секачей, тушки щук, пироги, да крынки с питьём: мёдом, квасом и брагой. Не поскупились. Впрочем, год был урожайным, столы накрывали богато, коли было кому трудиться на пашнях. Пока воины мыли руки в сенях, в поднесённых девками лотках, и рассаживались на длинные дубовые лавки, Вяшеслав уже о чём-то переговаривал с Радимом.
«Неймётся же воеводе», — скрипнул зубами Пребран.
— Гаяна, — подозвал Радим одну из женщин, самую старшую из всех.
Пребран проследил, как величаво вошла Гаяна, отвернулся, не пристало рассматривать открыто чужих жён.
О чём они переговаривали, княжич не слышал, но разговор оказался недолгим, хозяйка торопливо вышла в двери, а следом донёсся её оклик.
— Ладимира!
Послышался топот с лестницы, но в горницу так никто более и не вошёл.
Радим и его ближники за стол садиться не стали — некогда, ещё многое предстояло им сделать дотемна, а сумерки после обеда сгущались быстро. Остались гости в полном одиночестве, и разлилась по горнице тишина. Ждан, сцепив пальцы в замок, смотрел на выставленные яства, бросая тяжёлый взгляд на дверь.
