Прятаться в вонючем старом шкафу было унизительно. Это кузнецу должно быть стыдно, ведь это он согласился отдать свой разум и оболваниться вовсе без борьбы. А что, если пока он пялился на нее и воображал себе что-то, на что там был способен его скудный умишко, она бы заставила его вынуть нож и выколоть себе глаз? Что-нибудь в таком роде понравилось бы Кансрелу. Кансрел никогда не прятался.
Голоса мужчин затихли, и разум кузнеца покинул оружейную. Кресло лорда Брокера, скрипя большими колесами двинулось в ее сторону и остановилось в дверях чулана.
— Выходи, дитя мое; он ушел. Вот болван. Если бы мышь-чудовище украла еду у него из-под носа, он бы только почесал в затылке и удивился, почему не помнит, когда успел все съесть. Пойдем в мои покои. Мне кажется, тебе лучше присесть.
До того, как Брокер передал имение в руки сына, дом Арчера был домом Брокера. В кресле он начал ездить еще до рождения наследника, и дом был устроен так, что наверху находились только комнаты Арчера и слуг, а все остальное для удобства Брокера располагалось внизу.
Файер прошла с ним по каменному коридору, тускло освещенному лучами, просачивающимися сквозь высокие окна. Они миновали кухню, обеденную залу, лестницу и комнату караульных. Дом был полон людей: слуги и воины то и дело входили внутрь с улицы и спускались со второго этажа. Проходящие мимо служанки здоровались с Брокером, но тщательно избегали смотреть на Файер, держа свой разум закрытым и сосредоточенным. Как всегда. Те из служанок Арчера, кто не презирал ее за то, что она чудовище и дочь Кансрела, ненавидели ее, потому что были влюблены в молодого хозяина.
Файер с радостью утонула в мягком кресле в библиотеке лорда Брокера и сделала глоток вина из бокала, который одна из недружелюбных служанок впихнула ей в руку. Брокер в своем кресле расположился напротив и окинул ее лицо взглядом серых глаз.
— Я оставлю тебя, дитя, — предложил он, — если ты желаешь вздремнуть.
— Может, позже.
— Когда ты в последний раз хорошо высыпалась?
Брокер был единственным, перед кем ей не стыдно было признать боль и слабость.
— Не помню. Такое нечасто бывает.
— Ты ведь знаешь, есть снадобья, которые помогают уснуть.
— От них я становлюсь какой-то тупой и вялой.
— Я только что закончил писать историю деллийской военной стратегии. Можешь взять почитать. Уснешь сразу же, а попутно станешь мудрой и непобедимой.
Файер улыбнулась и глотнула горького деллийского вина. Едва ли сочинение Брокера ее усыпит. Все свои знания о войсках и сражениях она получила от него, и ни разу ей не было скучно. Двадцать с лишним лет назад, в дни величия старого короля Накса, Брокер был самым блестящим военачальником из всех, каких когда-либо видели Деллы. До того самого дня, когда король Накс приказал схватить его и раздробить ему ноги (не сломать, а раздробить — восемь человек по очереди били по ним молотом), а потом отослал полумертвого домой, к жене, в северные Деллы.
Файер не знала, что такого страшного мог натворить Брокер, чтобы заслужить такое отношение короля. Не знал и Арчер. Все случилось еще до того, как они оба родились, а Брокер никогда об этом не говорил. Более того, пытка была только началом — через год или два, когда Брокер поправился, насколько это было возможно, Накс все еще гневался на своего военачальника. Он нашел в своих темницах бандита — грязного, дикого получеловека — и послал на север наказать Брокера через его жену, Элисс. Вот почему Арчер был кареглаз, белокур, высок и красив при том, что у Брокера были серые глаза, темные волосы и невзрачная внешность. Он не был ему настоящим отцом.
В другом месте и в другое время история Брокера казалась бы ошеломляющей, но только не в Столице и не в те дни, когда король Накс делал все, что взбредет и голову его ближайшему советнику, Кансрелу.
— Я так понимаю, — нарушил тишину Брокер, прерывая ее мрачные мысли, — ты имела редкое удовольствие поймать стрелу от человека, который не пытался тебя убить. И как ощущения?
— Такого удовольствия мне еще ни одна стрела не доставляла, — рассмеялась Файер.
Он усмехнулся, изучая ее мягким взглядом.
— Приятно видеть, как ты улыбаешься. Улыбка стирает боль с твоего лица.
Ему всегда удавалось ее развеселить. Его неизменно легкий нрав был для нее отдушиной, особенно в те дни, когда Арчер бывал в дурном настроении. И это несказанно изумляло Файер, ведь ему постоянно было больно.
— Брокер, — произнесла она, — как вы думаете, могло все сложиться иначе?
Он непонимающе наклонил голову.
— В смысле, с Кансрелом, — пояснила она, — и королем Наксом. Могли их отношения быть иными? Могли бы Деллы тогда их пережить?
Брокер внимательно посмотрел на нее. От одного упоминания имени Кансрела лицо его стало непроницаемо-печальным.
— Отец Накса был достойным королем, — начал он. — А отец Кансрела — ценным советником-чудовищем. Но вот Накс и Кансрел, милая, ничем на них не походили. Наксу недоставало отцовой стойкости, а Кансрел, как ты и все мы знаем, от своего отца не унаследовал ни капли милосердия. А росли они вместе, так что к тому времени, как Накс вступил на престол, Кансрел уже прочно завладел его вниманием. О, я уверен, у Накса было доброе сердце — я сам бывал свидетелем его доброты — но какая в том польза, если все, что требовалось Кансрелу, — это капля лени и капля готовности позволить Кансрелу думать вместо него. У Накса не было шансов, — Брокер покачал головой, болезненно щурясь от воспоминаний. — Кансрел с самого начала использовал его, чтобы получить то, что хотел, а хотел он всегда лишь удовольствий. Это было неизбежно, милая, — он снова посмотрел ей в лицо. — До конца дней своих они так и вели бы королевство к гибели.
Гибель. Файер это знала — Брокер уже рассказывал, как все стало рушиться в тот момент, когда еще юный Накс взошел на трон. Все началось с женщин и пиров, и это было бы не так страшно, потому как Накс вскоре влюбился в черноволосую леди Роэн из северных Делл и женился на ней. У короля Накса и королевы Роэн родился сын, темноволосый мальчик, которого нарекли Нэш, и в королевстве, пусть даже с несколько беспечным королем у руля, все же была хоть какая-то стабильность.
Но вот только Кансрелу было скучно. Удовлетворить его всегда было делом трудоемким, и ему нужно было все больше женщин, и пиров, и вина, и детей — чтобы разбавить наскучивших женщин. А еще — дурманящих снадобий. И Накс неизменно соглашался; он, словно пустая раковина для кансрелова разума, с готовностью кивал на все, что только приходило тому в голову.
— И все же, ты говорил мне, что в конечном итоге Накса довели снадобья, — подала голос Файер. — Если бы не они, он бы выдержал?
— Возможно, — просто ответил Брокер. — Кансрел, чтоб его разорвало, даже с ядом в крови всегда контролировал себя, а вот Накс не умел — он становился нервным, возбужденным, несдержанным и более мстительным, чем можно себе представить.
