— Все, ты возвращаешься домой.
Я ощетинилась:
— Нет. И не надо мне приказывать.
— Послушай, Кэти, — со вздохом произнес Крис. — Ты серьезно болела. У тебя была такая сильная депрессия, что порой я боялся… в общем, ты понимаешь. Думал, что ты уже не выздоровеешь. Но ты выздоровела. Все пошло на лад. А теперь я застрял в Лондоне, а ты одна на грани срыва в Корнуолле. Это плохо, пойми.
— Нет у меня никакого срыва. Просто я… волнуюсь из-за Теда.
— За Теда как раз я спокоен. Кэти, я знаю симптомы. Ты все время думаешь про Элоиз, ты не можешь отпустить проблему. Я ведь все вижу. Ты опять себя накручиваешь. И начинаешь проваливаться в депрессию.
— Что ты несешь? Никуда я не проваливаюсь, — упрямилась я, хотя знала, что лукавлю. — Я просто тебе рассказала, что устроил Тед. По-твоему, я выдумываю?
— Кэти, возвращайся домой, к семье. Тебе нельзя быть одной. Я сам не могу приехать — у меня на несколько дней вперед плотный график. Садись на поезд и приезжай, или же я сяду ночью в машину и заберу тебя.
— Послушай, Крис, кем ты себя возомнил?
— Дорогая, я твой муж. Я люблю тебя. Если ты будешь упираться и вредить собственному здоровью, значит, я приеду за тобой сам.
— Ну-ну. И положишь меня в психушку?
— Не говори глупостей. Так ты приедешь или нет?
— Знаешь что, Крис. Иди к черту. Я никуда не поеду. А ты делай что хочешь.
Я бросила трубку. Мобильник в Тэлланд Бэй не ловит, так что можно позволить себе устроить небольшую сцену по городскому. Я и впрямь была в бешенстве. И в отчаянии. Неужели если у человека один раз в жизни случился нервный срыв, теперь его здравомыслие будет всегда подвергаться сомнению? Я собственными ушами слышала, сколько злости в Теде, злости на Элоиз. И как посмел Крис допустить, что мне все это только кажется? Если ему не нравится что-то слышать, значит, я сумасшедшая? Какая жена может мириться с таким отношением?
Два года назад летом заболела Иви. У нее так сильно болела голова, что она даже плакала. А потом ее начало рвать. Мы тогда были в Корнуолле, и нас отправили в Деррифордскую больницу в Плимуте. Врачи не нашли ничего серьезного, а Крис сказал, что, наверное, это кишечный вирус. Мы привезли Иви обратно в Тэлланд Бэй, но лучше ей не стало. Девочка часами лежала на диване, смотрела на меня, бледная, изнывая от боли. Я была убеждена, что с ней происходит нечто страшное — что у нее рак мозга. И я настояла на снимке.
Крис понимал, что я перегибаю палку, но все же попросил врачей сделать обследование. Врачи сказали, что нет у нее никакого рака. Даже показали мне снимок. Я в этом ничего не понимала, но Крис взглянул и вздохнул с облегчением. Они стояли с врачом и перешучивались, рассматривая снимок, а я в ужасе глядела на их. Что они там смеются? У нашей дочери рак, а Крис улыбается?
Когда мы ехали обратно в Тэлланд Бэй, я была потрясена и напугана. Мы добрались до дома. Иви, схватившись за живот, пошла в кровать и попросила сделать ей грелку. А я налетела на Криса.
— Давай увезем Иви в Лондон. Я хочу услышать второе мнение и сделать еще один снимок.
У меня так дрожал голос, что Крис забеспокоился.
— Не нужно. Я все видел. Наша дочь в порядке. У нее кишечная инфекция. Она попринимает антибиотики, и скоро все пройдет.
Меня начало трясти.
— Нет же, Крис, у нее рак. Я просто знаю!
Крис присел рядом со мной, взял меня за руку.
— Дорогая, я сам врач, и я ответственно заявляю: нет у нее никакого рака.
Он погладил меня по голове.
— Кэти, кажется, я понимаю, в чем дело. Это все из-за Элоиз?
И тут я взорвалась, зашипела на него:
— Элоиз умирает, понимаешь? Это может произойти с каждым, ни с того ни с сего. И я не допущу, чтобы такое случилось с Иви.
Крис обескураженно ответил:
— Дорогая, обещаю тебе, что с Иви ничего подобного не произойдет.
— Ну да, ну да, так все говорят. Элоиз тоже говорили, что все будет хорошо. — Я начала истерически рыдать. — Она умирает, Крис, наша дочь умирает!
Так все и началось. Со следующей ночи меня стали преследовать кошмары.
Помню самый первый. Мне снится, что моей Иви всего три года. Она веселая, румяная, играет в куклы. Но вдруг — вижу — она начинает уменьшаться в размерах. Я схватила ее на руки, а она уже такая крошечная, как будто только родилась. А потом она и вовсе исчезла.
В полной панике я заметалась по дому. Где моя дочь? Я искала ее под подушками, выдвигала все ящики, но моя Иви исчезла, покинула меня. А потом я увидела на каминной полке спичечный коробок. Я схватила его и открыла. Внутри лежала моя крошечная дочурка. Она была так прекрасна, будто просто заснула, но я-то знала, что она умерла.
Потом было еще много других снов, похожих на сцены из готических романов. Будто я иду через зеленую долину, и на моем пути из земли вырастают головы. Они смотрят на меня серьезно и даже с некоторым сожалением и истекают кровью.
Или, например, я вижу поле, и вокруг разбросаны трупы животных — мертвые телята, котята, щенки, жеребята. Как же щемило сердце…
И — самый страшный сон. Передо мной сидит Элоиз, а в руках у нее спичечный коробок, в котором лежит моя мертвая дочь. И Элоиз улыбается, обдавая меня ледяным взглядом. В глазах ее — ликование.
— Вот видишь, Кэти, я не единственная, кто умирает раньше срока. Теперь ты почувствуешь, каково это — быть в разлуке со своими детьми. Пусть теперь и ТЫ тоже познаешь это невыразимое горе.
Ее прекрасное лицо искажалось гримасой злобного торжества, и она громко хохотала, и хохот этот походил на птичье квохтанье.
Каждую ночь я просыпалась с криком и слезами. В конце концов Крис отвез меня в Лондон, где я начала лечиться. Долгие месяцы я страдала ночными кошмарами, а днем пребывала в летаргическом ступоре, пораженная страхом возможной утраты. Мне поставили диагноз: клиническая депрессия.
А что же Иви? У нее оказался хронический аппендицит. Через несколько дней после того, как мы вернулись в Лондон, ее увезли на «скорой» в больницу и прооперировали. Все это было уже без меня. Крис даже боялся рассказать мне, что наша дочь хоть и не болела раком, но оказалась на грани жизни и смерти.
И даже потом, когда Иви выздоровела и снова повеселела, я продолжала бояться. Мне все так же снилась крошечная мертвая девочка в спичечном коробке и Элоиз, глумливо хохочущая над моим горем.
Но лекарства и психотерапия сделали свое дело, и я начала выздоравливать. К зиме я уже была в порядке, признав тот факт, что моя дочь здорова и что мой нервный срыв был вызван страхом за Элоиз. Я жила в постоянной тревоге из-за ее смертельной болезни, и когда моя собственная дочь заболела, произошел перенос с известными последствиями.
