– Я же просил вас не входить сюда. Просил же, – твердил он почти сердито, обращаясь к Фрэнсис, пока они вместе выносили Филлиду в коридор. – Я вызвал полицию и врача. Позаботьтесь о ней, мисс. Я ведь не могу отойти от него, верно?
Их не поразила абсурдность последней фразы, хотя она не имела никакого смысла, поскольку Роберт Мадригал пробыл здесь совершенно один несколько дней, а мог пробыть еще целую вечность.
Старая Доротея возникла подобно обитательнице какого-то иного, более счастливого мира. Она прошла вразвалочку по коридору из холла, где собралась остальная прислуга, и положила все еще сильные руки опытной сиделки под локти Филлиды.
– Пойдемте со мной, дорогая. Пойдемте, красавица вы моя. Пойдемте, смелая вы девушка, – повторяла она, сливая фразы в одну до тех пор, когда слова утратили свое значение и превратились в протяжный утешающий звук. – И вы тоже, мисс Фрэнсис, – добавила Доротея с тщательно замаскированной язвительностью. – Как это вам в голову взбрело привести ее сюда, когда она и без того слаба здоровьем. Пойдемте, дорогая. Пойдемте, красавица моя, пойдемте, смелая вы девушка. Вот, сделаем шажок. Теперь другой. Пойдемте.
Она обладала той же энергетикой, как и само солнце, а ее вроде бы неуклюжее тело двигалось с потрясающей точностью и ловкостью, с какой небольшая ломовая лошадь преодолевает подъем холма. Фрэнсис семенила рядом, поддерживая Филлиду за талию.
Итальянская кровать в комнате Мейрика была поистине внушительной конструкцией. Позолоченные опоры балдахина в стиле барокко поднимались почти под потолок, а два раздвижных полога висели по обеим сторонам как знамена. Яркая вышивка гобеленов нисколько не поблекла с годами, а потому Матфей, Марк, Лука и Иоанн продолжали благословлять ложе, сверкая все теми же живыми синими, золотыми и красными нитями.
Сейчас Габриэлла сидела в постели, закутавшись в шетландские кружева, отстраненная от всего и недоступная, сморщенный и пожелтевший обломок уже почти утраченной властности. Видимо, поэтому Доротея завела своих подопечных в комнату без всяких церемоний. Осторожно посадила Филлиду в кресло у хорошо растопленного камина и принялась решительно массировать ей руки. Яркие черные глаза Габриэллы какое-то время рассматривали двух женщин, пока ее губы не сложились в подобие презрительной усмешки. Потом она принюхалась к чему-то, похожая на крошечного зверька, и поманила к себе Фрэнсис крючковатым пальцем, высунувшимся из-под кружев.
– Полицейские уже здесь? – Старческий голос оказался звучным, хотя она и пыталась приглушить его.
– Нет, моя дорогая.
– А доктор?
– Его тоже пока нет.
– Дворецкий знает, отчего наступила смерть?
– Вряд ли. Лично мне это не известно.
– Отправляйся, все выясни, а затем вернись и расскажи мне. Поторопись, дитя мое, поторопись.
Выглядело почти чудом, как несчастье вдохнуло новую жизнь в это одряхлевшее создание, будто раздув пламя из угасающих углей. Габриэлла снова взяла власть в свои руки, хотя уже дрожавшие и не столь уверенные, как прежде. Фрэнсис покинула спальню.
Около лестницы она задержалась. В холле звучал непрерывный многоголосый шепот. Ощутив внезапный приступ чувства вины, Фрэнсис отступила назад и укрылась за балюстрадой. У нее заныло сердце, когда она разглядела группу людей внизу. В вестибюле собралась целая толпа. Георгианская элегантность дома 38 на Саллет-сквер была теперь во власти полиции.
Норрис развил бурную деятельность. Он перешептывался с полицейским инспектором и с еще одним мужчиной в модном твидовом костюме, высокорослым хмурым незнакомцем, который держал седеющую голову склоненной набок, до странности напоминая этим повадку терьера. Под лестницей нервно расхаживала одна из горничных, а за ее спиной виднелась приоткрытая дверь в служебный коридор. Со своего удобного наблюдательного поста Фрэнсис заметила, что за дверью прячется и подслушивает разговоры их экономка.
Сцена в целом носила комичный характер, сверху все представлялось слишком широким и словно немного приплюснутым, как на одной из абсурдных карикатур, но в то же время пугающе реалистичным.
Пока Фрэнсис стояла, глядя вниз, по керамическим плиткам раздался топот. Прибыли полицейские фотографы. Их быстрые и уверенные шаги всколыхнули что-то в ее памяти, и она крепче вцепилась в полированное дерево перил.
Совсем недавно она так же прижималась к той же балюстраде, вглядываясь в сероватую тьму внизу, и тоже слышала поспешные шаги человека, пересекавшего холл. Тогда этот звук должен был только приободрить ее, и она вспомнила, к какому заключению пришла: «Это Роберт отправился на прогулку. Роберт вышел из дома, дурочка, только и всего». Роберт вышел из дома? Роберт вышел из дома! Если принять во внимание жуткую утреннюю находку, само подобное предположение казалось теперь вздорным. Роберт не покидал дома в ту ночь. Роберт – бедный, легковозбудимый, неудачливый – так и остался в зимнем саду. Неделю назад, когда она стояла здесь и вслушивалась в звуки снизу, Роберт, возможно, уже сидел в огромном стенном шкафу с поникшей головой и с нелепо скрюченными ногами.
Кто-то другой покинул дом, вышел в продуваемую ветром темноту, и крупные капли дождя хлестали его, заставляя плотнее укутываться в свой плащ. Кто-то другой… Но кто?
С появлением нового персонажа в холле снова возникло оживление. Присутствующие повернулись в сторону человека, медленно вошедшего со стороны портика над крыльцом. Фрэнсис вздрогнула, узнав его.
Она навсегда запомнила Дэвида таким, как он выглядел в тот момент. Но не потому, что не осознавала прежде, насколько глубоко влюблена в него. И не оттого, что его появление показалось ей имевшим некое особое эмоциональное значение. Просто он мгновенно запечатлелся в ее памяти – живой и целостный портрет, который уже никогда не померкнет в ее сознании.
Дэвид Филд тихо вошел в вестибюль, как всегда простой и дружелюбный, немного сутулясь из-за высокого роста. Огляделся вокруг со слегка удивленным выражением лица, придававшим ему дополнительное обаяние, а потом внезапно посмотрел вверх, будто знал наверняка, где искать Фрэнсис, и поднял руку в приветственном жесте.
И сразу все взгляды устремились на нее, а она поспешила спуститься вниз, сознавая, насколько бледна, испугана и деморализована от только что посетившей ее жутковатой мысли. Норрис что-то сказал мужчине с сединой в волосах, и тот шагнул ей навстречу. Фрэнсис понятия не имела, кто он такой, и даже после того, как мужчина представился, его имя и высокое звание старшего детектива-инспектора не произвели на нее впечатления. Зато она сразу распознала властность в его лице и прямоту и честность в маленьких наблюдательных глазах. Черты, которые неизменно сочетаются в людях его профессии с жестокостью, а потому производят на собеседников устрашающий эффект.
– Вам лучше вернуться наверх и подождать немного, мисс Айвори, – он говорил с еле заметным шотландским акцентом.
Ее мнения он не спрашивал, а попросту отдал распоряжение, вежливое, но подлежавшее обязательному исполнению. Фрэнсис кивнула и посмотрела на Дэвида Филда.
