Книга Лето второго шанса - Морган Мэтсон

– Да вы, наверно, меня разыгрываете, – мама захлопнула дверцу кухонного шкафа чуть громче, чем следовало, повернулась ко мне и покачала головой. – Они забрали все мои специи. Можешь себе представить?

– Хм, – пробормотала я, помогая разбирать продукты на кухне.

По правде говоря, я занималась тем, что перекладывала с места на место содержимое ящика с серебром, предпочитая это занятие разбору привезенных коробок с продуктами. Мама пока этого не заметила, поскольку сосредоточилась на инвентаризации того, что осталось на кухне после жильцов. Похоже, наши прошлогодние арендаторы решили забрать с собой все, что не прибито гвоздями, включая моющие средства и приправы, притом что оставили много своих вещей, вроде колыбели, чем так оскорбили Джелси.

– Не знаю, как буду готовить без приправ, – пробормотала мама, открыв одно из верхних отделений шкафа, и привстала на цыпочки, чтобы рассмотреть его содержимое, после чего вернулась в идеальную первую позицию. Мама прежде была профессиональной балериной, и хотя после двадцати лет из-за повреждения какого-то сухожилия ее исключили из основного состава труппы, она по-прежнему выглядела так, будто в любой момент может вернуться в балет.

– Тейлор, – сказала она несколько резче, чем следовало, привлекая мое внимание.

– Что? – ответила я, вертя в руках чайную ложку, с интонацией, в которой слышалась готовность обороняться.

Мама вздохнула.

– Может, перестанешь дуться? Пожалуйста.

Сложно было подобрать фразу, способную заставить меня дуться еще сильнее, чем эта. Я против собственной воли нахмурилась.

– Я не дуюсь.

Мама посмотрела через застекленную террасу на озеро, потом снова на меня.

– Это лето будет довольно тяжелым для всех нас и без такого… поведения.

Я с силой закрыла ящик с приборами, чувствуя одновременно и вину, и раздражение. Я никогда не была любимицей мамы. Любимицей была Джелси – но мы всегда неплохо ладили.

– Знаю, ты не хотела сюда ехать, – сказала она уже мягче. – Но надо постараться, чтобы все получилось как можно лучше. Договорились?

Я выдвинула ящик и задвинула обратно. Мы провели в этом доме всего несколько часов, а у меня уже было такое чувство, будто я в тюрьме. И присутствие по соседству бывшего друга, который меня ненавидит и имеет на то все основания, только усиливало это ощущение.

– Я просто… – я запнулась, – не знаю, что тут буду делать все лето. И…

– Мам! – в кухню вошла Джелси. – Колыбелька по-прежнему у меня в комнате. И свет не включается.

– Наверно, Мерфи выкрутили лампочки тоже, – пробормотала мама, качая головой. – Пойду посмотрю. – Она направилась вслед за Джелси, положив руку ей на плечо, но на пороге кухни остановилась и обернулась ко мне: – Тейлор, об этом мы еще поговорим. А сейчас почему бы вам с Уорреном не съездить в город за пиццей? Боюсь, сегодня я вам ничего приготовить не смогу.

Мама и Джелси ушли, а я осталась на кухне еще на несколько минут, блуждая взглядом по выстроившимся на столе оранжевым флаконам с лекарствами. Потом пошла искать отца, ведь где бы он ни находился, Уоррен должен быть рядом с ним.

Я нашла обоих – в таком небольшом доме это оказалось делом нетрудным – за обеденным столом. Отец сидел в очках перед стопкой бумаг и ноутбуком, а Уоррен – с огромной книгой, глядя в которую он важно хмурился и делал заметки в блокноте с отрывными страницами из желтой линованной бумаги. Брат очень рано принял решение поступать в университет штата Пенсильвания и заниматься юриспруденцией, но, глядя на него, можно было подумать, что он уже партнер фирмы, получающий долю от ее дохода, и что учеба на юридическом факультете университета, не говоря уже о колледже, – для него не более чем пустая формальность.

– Эй, – сказала я, тыкая брата в спину, и села рядом с отцом, – мама велела съездить за пиццей.

Уоррен нахмурился.

– Мне? – Отец выразительно посмотрел на брата, и тот встал со стула. – Я хотел сказать, конечно. Как называется этот ресторан в центре?

Я повернулась к отцу, Уоррен тоже. У брата была фотографическая память, но именно отец всегда помнил важные вещи – события, даты, названия ресторанов, где подают вкусную пиццу.

– «Скромный пирог», – сказал отец, – если он не закрылся или не переехал.

– Я выясню, – сказал Уоррен, расправил рубашку и направился к двери. Сделав несколько шагов, он остановился и повернулся к нам. – Вы знаете, что пиццу придумали в Италии в пятнадцатом веке, чтобы не выбрасывать залежавшиеся продукты…

– Сынок, – прервал его отец, – может быть, после ужина?

– Верно говоришь! – ответил Уоррен и, слегка покраснев, вышел из комнаты. Через минуту хлопнула парадная дверь и послышалось урчание включенного двигателя.

Отец посмотрел на меня поверх экрана компьютера и поднял одну бровь.

– Итак, малыш, мама действительно велела твоему брату съездить за пиццей?

Отрывая торчащую из подола футболки нитку, я попробовала скрыть улыбку и пожала плечами.

– Она имела в виду кого-нибудь из нас. Я перепоручила Уоррену.

Отец покачал головой, чуть улыбнулся и снова погрузился в бумаги. Узнав свой диагноз, он продолжал работать, уверяя, что ему надо довести до конца несколько незаконченных дел, но я знала, что он просто не может без работы. Он был партнером в юридической фирме, специализировался на апелляциях, ходил на работу каждую субботу и даже часто по воскресеньям. Никто из нас не удивлялся, что он появляется дома к ужину лишь раз-два в неделю, а в остальные дни в это время еще работает. Я привыкла к тому, что телефон у нас может зазвонить поздно ночью или рано утром, привыкла слышать тихое гудение двери гаража в четыре утра, когда он рано уезжал на работу.