Моя матушка Джуд когда-то предложила мне пообщаться с психотерапевтом – давно, еще когда только начались у меня эти приступы, – но я отказалась садиться в машину, когда она попыталась отвезти меня к специалисту. Мы устроили на улице ужасную сцену: мать вопила, чтобы я садилась немедленно в машину, а я упрямо стояла перед ней, едва не вжавшись в дверцу. Господи, неужто это была я? Факт тот, что тогда – как, впрочем, и сейчас – я хорошо понимала, что молчание для меня – единственный возможный вариант.
Я знаю, что не предприниму уже ничего иного. Теперь слишком поздно. Я буду просто отделываться от всех этих мыслей, пить таблетки, пока не сумею снова взять все под контроль, и глубже втягиваться в работу. Буду, как обычно, наполнять свою жизнь разными другими вещами, чтобы заглушить снедающий меня страх.
Да, для меня это обычно.
Но, что бы там ни было, мне надо сходить в мясницкую лавку купить Полу на ужин мяса – дабы загладить свой промах с сожженным вчера «жертвоприношением» и едой из морозилки. В голове тут же заседает слово «мясо». Мясо – плоть и кровь. Еще немного, и меня вырвет.
«Хватит», – говорю я себе, через платье вращая ладонью кожу на животе.
Едва войдя в магазин, я ощущаю запах крови. Горло словно заволакивает, во рту появляется металлический привкус. Я чувствую поднимающуюся во мне панику, а потому тихонько стою в очереди, применяя дыхательную технику из йоги. Через правую ноздрю вдохнуть – через рот выдохнуть… Или все же выдыхать надо через левую?
– Миссис Симмондс, – довольно громко произносит мясник. – Чем могу вам нынче угодить?
Резко вырванная из своей медитации, мгновенно отвечаю:
– Мне один стейк, пожалуйста. Из вырезки.
«Сама поем салат».
Мясник от услышанного явно не в восторге.
– Всего один? Кто-то предполагает нынче ужинать в одиночестве? – смеется он, сияя своей красной физиономией под дурацкой соломенной шляпой.
Взглянув на него, пытаюсь тоже издать смешок, чтобы показать другим стоящим в очереди женщинам, что тоже включилась в шутку. Однако получается фальшиво:
– Да нет, опять меня Джордж Клуни заразил.
Я кладу пакетик с мясом в сумку, выкладываю ту баснословную сумму, что за него спросили, и возвращаюсь домой, рассчитывая сесть работать.
Уже пять часов, и скоро должен вернуться Пол. При этой мысли я начинаю быстрее стучать по клавиатуре. Работаю еще примерно час, после чего сразу переключаюсь на домашние обязанности. Главное – не прерываться, непременно что-то безостановочно делать. Если я допущу паузу, то вновь стану думать о ребенке. Нет, отвлекаться, отвлекаться и отвлекаться.
Слава богу, что я почти все время занята работой. Редакторское ремесло я освоила лет десять назад. Одна моя хорошая подруга работает в издательстве, и как-то раз, на уик-энде, когда на нее свалилась сверхсрочная работа по литобработке, она попросила меня ей помочь. Я и прежде постоянно писала – и чисто для себя, и в колледже, – но тут пришлось трудиться по-настоящему, засучив рукава, преобразуя совершенно еще подростковую писанину некоего футболиста в душещипательную и удобочитаемую прозу. Оказалось, что у меня к этому делу просто талант, и подруга загрузила меня работой более основательно.
На сегодняшний день я уже дошла до середины одной бракоразводной истории, пробираясь сквозь печали и сожаления, сквозь чувства вины и облегчения некой молодой актрисы, которая расстается со своим, так сказать, «мужем детства» и с оптимизмом (как потом оказалось, довольно напрасным) кидается в свой первый «производственный» брак. Я никогда не встречаюсь с теми, о ком пишу. Я призрачный писатель, литературный негр. Когда речь идет о какой-то крупной звезде, с ним возятся долгими часами, а то и неделями, выжимая из него разные эпизоды жизни и пережитые в связи с этим чувства. Моя же работа совсем иного рода. Я скорее занимаюсь «внезапными знаменитостями» – победителями «Х-фактора» и иже с ними. В моем распоряжении, как правило, лишь то, что понадрали из разных газетных и журнальных статей. Все это я всячески перекомпоновываю, переделываю и отшлифовываю, пока это не будет читаться как единая, полноценная повесть. Конечно, вариант далеко не идеальный, однако, когда книга нужна срочно в связи с каким-то неожиданным инфоповодом – смертью, скандалом или чьим-то внезапным «взлетом», – то приходится работать именно в таком ключе.
Это невероятно тяжкий труд, и порой, когда я корплю буквально над каждым словом, я проклинаю целые миллионы людей, которые покупают мемуары знаменитостей, только чтобы посмотреть на их фотографии.
Впрочем, мне за это неплохо платят, и это мои личные деньги. Пол считает, что подобная работа гораздо ниже моих талантов – для меня же главное, что я могу заниматься этим дома и оставаться анонимом.
Никто не знает, кто такая Эмма Симмондс – притом что написанное мною распродается по всему миру, переведенное на десятки языков. Мое имя никогда не встретишь на обложках подобных бестселлеров, и меня это более чем устраивает.
Пол говорит, что я должна стать известной, заявить о себе миру – но я в ответ только смеюсь. Обычно это срабатывает, и разговор на этом и заканчивается. Мужу хватает и собственных проблем – с профессором Бичемом и его расписанием лекций. Пол гораздо сильнее обо всем этом переживает, нежели выказывает внешне, и я всячески стараюсь укрепить в нем уверенность в себе. Говорю ему, какой он замечательный преподаватель и как студенты любят его лекции.
А когда уже и подобное не помогает, я напоминаю ему, что он спас мою жизнь, взяв меня замуж, и это неизменно вызывает у него улыбку. Интересно, помнит ли он ту раннюю пору нашего знакомства, еще в начале девяностых, когда я пыталась как-то наладить свою жизнь? Я была гораздо старше остальных студентов и вообще сильно от них отличалась, чтобы участвовать в их универовских забавах. К тому же в моей жизни появился Пол. Все его замечательные достоинства я оценила еще в первом семестре – однако он в меня влюбился, только когда я училась уже на последнем курсе. Ему было очень сложно, ведь Пол являлся моим личным куратором. Но для меня это было тогда совсем не важно. Мне казалось, что профессор Пол Симмондс сумеет разрешить все мои проблемы.
Он оказался на двадцать лет старше меня и был человеком удивительно умным и с хорошим чувством юмора, проявляющимся в этакой суховатой, ученой манере. Холостяк, в вечно не глаженной рубашке и непарных носках – Пол был всецело поглощен своей работой.
– Ты меня тогда просто обворожил, – говорю я ему.
Слыша такое, он всякий раз смеется.
– Я? Да я вообще никого не способен обворожить.
И тем не менее это так. Когда Пол о чем-то рассказывает, он буквально пленяет своих слушателей. По крайней мере, меня он точно пленил. Кажется, он обращается непосредственно к тебе. Его лекции о психологии героинь шекспировских трагедий были как будто написаны обо мне. И, сидя в аудитории, я чувствовала, что этот человек полностью понимает и меня, и весь дикий сумбур в моей голове. Я и в самом деле полагала, что ему по силам сделать меня лучше. Бедный Пол! Нагрузить человека такой ответственностью!
