Розовое летнее платье так обтягивало Алису, что казалось, стоит только Джеку дать знак, как она немедленно из него выскочит. Вся — любовь, вся — пышность, вся — спелость; упадет на постель, или на траву, или на него и будет принадлежать ему — возьми меня, всю. Яблоневый аромат, листья, синее небо, белые простыни; твердые красные соски, полные ягодицы, упоительная влажность в промежности, теплые влажные губы, рассыпавшиеся волосы, неистовая страсть, восторг, чудо — и после каждого раза легкость такая, что кажется: взбежишь на любую гору.
Хороша.
Когда мы приехали, Бычок (полное имя Мендель (Бык) Файнстайн), постоянный кадр, спал на веранде. Бычок был штангистом с бычьей шеей и без задних зубов; он отсидел четыре года за вооруженное ограбление обувного магазина. Такой большой срок Бычку дали потому, что он не только прихватил всю обувь с полок, но и снял туфли с самой продавщицы. И это ему припомнили.
Как только в замке повернулся ключ, Бычок тут же вскочил с дивана. На веранде стояла серебряная клетка с двумя канарейками, и Алиса, по дороге на кухню, остановилась возле клетки с ними поворковать. Когда она вышла, Фогарти сел на диван рядом с Бычком, который знаками показал Джеку, чтобы тот подошел поближе.
— Мэрион звонила. С полчаса, — прошептал он.
— Сюда?! — Джек был явно недоволен.
— Да. Хочет сегодня с тобой увидеться. Говорит, по важному делу.
— Проклятье, — проворчал Джек и прошел в гостиную, а оттуда, перескакивая через ступеньки, побежал наверх. Я остался на веранде с его «мальчиками».
— Мэрион — его подружка, — шепнул мне Фогарти, словно желая удовлетворить мое любопытство. — Видишь этих канареек? Одну он называет Алисой, другую — Мэрион.
Бычок счел сказанное верхом остроумия и расплылся в широченной улыбке, а я, предоставив ему и Фогарти посудачить о личной жизни хозяина, вошел в гостиную. Вкус Алисы чувствовался во всем: в мягкой, обтянутой мохером мебели, в журнальном столике орехового дерева, в настольных лампах с завернутыми в целлофан абажурами, в пышном персидском ковре, который обошелся бы Джеку в целое состояние, если б он его не украл или не купил по дешевке с рук, — хотя роскошь Джек любил, тратиться на нее он особого желания не испытывал. Что же касается мебели, то ее он предоставил выбирать Алисе: все, что Джек приносил в дом сам, его супругу большей частью не устраивало. Стены были увешаны календарями в рамках и иллюстрациями на сюжеты Священного Писания. Например, рисунок сепией: Мадонна возвращается с Голгофы, а также объятое пламенем Сердце Христово, над которым вздымается крест. Одна стена была затянута великолепным синим шелком — память о том времени, когда Джек грабил склады и поезда. На маленькой книжной полке, забитой сочинениями Дзейна Грея и Джеймса Оливера Кервуда[12], в глаза мне бросились три книги: Рабле, энциклопедия франкмасонства и втиснутая между ними Библия Дуэ[13].
Когда Джек спустился, я спросил его про книги. Франкмасонство? Да, он масон.
— Полезно для бизнеса, — пояснил он. — Ведь с этими протестантами каши не сваришь. Держат денежки под замком.
А Рабле? Джек снял книгу с полки и погладил ее.
— Мне ее подарил один адвокат, когда в 1927 году я влип в историю. («История» заключалась в том, что люди Лепке устроили засаду, убили Малыша Оги Оргена и выпустили три пули в Джека.) Потрясная книга. Ты читал? По-моему, этот Раблей малость не в себе.
Я сказал, что эту книгу знаю, но на совпадения обращать его внимание не стал: Рабле ведь был не только у Джека, но и в библиотеке клуба «Рыцари Колумба», где я принял решение сюда приехать; кроме того, эту книгу подарил ему не кто-нибудь, а адвокат. Решил, что скажу об этом как-нибудь в другой раз, в более спокойной обстановке. А то получится, что я все это нарочно выдумал — специально, чтобы ему польстить.
Алиса услышала из кухни наши голоса и вошла в гостиную прямо в фартуке.
— Эти чертовы масоны, — сказала она. — Не могу отучить его от этого вздора.
Чтобы ее позлить, Джек повесил наверху, в уборной картину с изображением всевидящего ока внутри треугольника — высшее божество в причудливом масонском представлении. Тема, на которую заговорила Алиса, вызывала, как видно, частые споры между супругами.
— Он смотрит на тебя, Алиса, — сказал ей Джек, — даже когда ты писаешь.
— Мой Бог не смотрит на меня, когда я писаю, — отпарировала Алиса. — Мой Бог — джентльмен.
— Твой Бог, если я правильно понимаю, — это два джентльмена и птичка в придачу.
Он открыл Рабле и начал читать, подойдя к дверям кухни, чтобы Алиса слышала. Читал он о прибытии Гаргантюа в Париж, о том, как он снял колокола Нотр-Дам на бубенцы для своей гигантской кобылы, а также о том, как Гаргантюа уселся на башни собора, взирая сверху на собравшуюся толпу. И тогда он решил напоить их вином.
«С этими словами он, посмеиваясь, отстегнул свой несравненный гульфик, — прочел Джек с притворной напыщенностью, голосом высоким, подрагивающим от волнения, — извлек оттуда нечто и столь обильно оросил собравшихся, что двести шестьдесят тысяч четыреста восемнадцать человек утонули, не считая женщин и детей»[14].
— Господи, Джон, — сказала Алиса, — и как ты можешь читать такое?
— «Оросил собравшихся», — повторил Джек. — Вот мне бы так! — И, не выпуская книгу из рук и снова обращаясь ко мне, он сказал: — Не удивляйся, что она назвала меня «Джон». Мое полное имя: «Джон Томас Брильянт». Звучит? — И он громко рассмеялся.
Джек бросил книгу на диван, быстрым шагом вышел на веранду, спустился к машине и вернулся с двумя бутылками шампанского. Поставил обе бутылки на журнальный столик и достал из буфета четыре бокала.
— Алиса, Лихач, шампанского хотите?
Оба ответили «нет». Бычку же Джек и предлагать не стал. В самом деле, зачем тратить шампанское на человека, который с большим удовольствием выпьет средство от пота?
Джек налил шампанского мне и себе.
— За плодотворное сотрудничество в рамках закона, — провозгласил он.
«Изящно выражается», — подумал я и сделал глоток, а он осушил свой бокал целиком и тут же наполнил его снова. Содержимое второго бокала исчезло так же быстро, как и первого, за вторым последовал третий — за одну минуту Джек управился с тремя бокалами.
— Пить хочется, — объяснил он. — Шампанское — самое оно!
