Поезд тронулся. В окнах поплыли фигуры провожающих и пассажиров других составов. От движения вагонов нарастал гул, в котором изредка угадывались то радостные, то грустные возгласы. Оля усмехнулась. Она видела в этой сцене стандартную ситуацию, повторяющуюся только на этом вокзале сотню раз в день. Но не всякий взгляд со стороны объективен.
В ее усмешке таилось чувство одиночества. Оно было частым гостем ее сердца, в чем она не хотела признаться даже самой себе. У всех пассажиров есть провожающие, только у нее нет, поэтому эти прощания – всего лишь «дурацкие слезливые сценки».
Постояв некоторое время в уголке, Оля отправилась подыскивать себе место. Пройдя три вагона и оглядев пассажиров, она выбрала место напротив дамы средних лет, читавшей газету.
Во-о-от… – смекнула Оля. – Скучно не будет.
– Здравствуйте.
– Здравствуй, милая.
– Оля.
– Валентина Михайловна. На море едешь? – поинтересовалась женщина, сворачивая газету.
– Да, к подругам.
В вагон вошел контролер.
– А я домой… – сказала Валентина Михайловна. – Живу на побережье, а к вам отдыхать приезжаю. Хорошо здесь…
– Да, – согласилась Ольга.
– Здесь работал мой дедушка, – сказала женщина, указывая на здание бывшего станкостроительного завода с выцветшей надписью «Слава труду!», промелькнувшее за окном. – Меня в детстве на зимние каникулы к бабушке с дедушкой родители отправляли… Да, на снег у вас зима не скупится…
– Щас не так. Ну, если эту зиму брать, то снега маловато было.
Контролер протянула руку к Олиному билетику, взяв, резким привычным движением пальцев оторвала от него часть с надписью «контроль», затем то же проделала с билетом Валентины Михайловны.
– Учишься? – спросила женщина. – У меня профессиональное – школьников вижу за версту.
– Да… то есть я как раз в этом году школу закончила…
– Не поступила?
– М-м-м… да, – ответила Ольга. – А вы что, в школе работаете?
– Учитель русского языка и литературы.
– Так по вам и не скажешь, – воскликнула Ольга. – Такая современная женщина. И выглядите хорошо.
– Хм… спасибо.
Вот так комплимент! – мысленно ахнула попутчица.
– А в какой школе училась? – спросила Валентина Михайловна.
– В последний год – во второй. Несколько раз из школы в школу прыгала.
– Поня-я-ятно, – протянула Валентина Михайловна, разворачивая газету.
Ужас…
Оля предприняла несколько попыток снова заговорить с женщиной, но последняя отделывалась краткими ответами. Пожав плечами, Оля уставилась в окно.
За чередой елок спрятались большие жабы, – представляла она. – Никто их не видел… Пассажиры думали, что жаб нет… Хотя нет… Они не думали, что жаб нет. Потому что не могли представить, что они есть. Ведь нельзя представить, что чего-то нет, без того, чтобы вообразить это…
Жабы по очереди открывали свои большие рты, заливаясь оперным пением… Верди… Но пассажиры думали, что опера звучит у них в голове… И не знали, что остальные слышат то же самое.
Почему?
Не могли…
Я чувствую сладость… А откуда я могу знать, что, когда ты говоришь: «сладко», то чувствуешь то же, что и я. Может, сладостью ты называешь то, что я – горечью…
Лягушки принялись подпрыгивать… Чух-чух… Чух-чух… Поезд брел по шпалам… Что-то сбили… Корова…
Валентина Михайловна заснула. Оля уже было заскучала, как вдруг вспомнила о недавней покупке и высыпала содержимое своей сумочки на сиденье: шоколадка, тетрадь, карандаш и пакетик семечек. На последнем красовалась надпись: «Акция! В каждом десятом пакетике – модный браслет».
Кто-то угадывает… – промелькнуло у Оли в голове. Пакетик открылся. Оля запустила руку и нащупала на дне что-то твердое… – А я считаю!
Чем-то твердым оказался браслет. Оля повертела его в руках и обнаружила гравировку с пробой. Золотой. Она не удивилась тому, что обнаружила изделие из драгоценного металла вместо бижутерии, обещанной производителем.
Покупая этот пакетик, Ольга и не рассчитывала на то, что он будет десятым. Она знала, что он был сто тридцать вторым в акционной партии. Найти пакетик с бижутерией было бы слишком просто. Оля играла в другую игру. В купленный ею пакетик упаковщица на заводе уронила свое украшение. Оно-то и было целью Оли. Она без лишних эмоций надела браслет на руку и, довольная собой, заметила:
Ты заработала, девочка моя…
Вот интересно: а что бы сказал Николай Андреевич, если бы ему сообщили об этом Олином поступке? Ведь она сотрудник организации, занимающейся такими благородными делами, и вдруг использует свои способности, развитые для того, чтобы помогать другим, ради собственной выгоды… Как бы оценил действия Оли ее начальник и наставник?
Да никак! Николай Андреевич сам был бы рад увеличить свои знания благодаря навыкам человека, знающего, как правильно жить. И такого человека он давно искал. Но пока встречал лишь тех, кто обладает по этому вопросу только собственным мнением. Потому Николай Андреевич и не наставлял в этой области других и не оценивал их действий.
Так что, если бы ему сообщили о применении Олей своих способностей в корыстных целях, он бы отреагировал примерно так же, как если бы узнал, что та купила себе новые носки: «Ну и что?». Правда, в первом случае Николай Андреевич еще и порадовался бы за свою сотрудницу. Хотя сам никогда не стал бы использовать свои знания и опыт исключительно для собственного удовольствия.
Внезапно в сознании Оли возникла картинка. Поезд несется по рельсам, пассажиры смотрят в окна, за которыми пролетают пейзажи. Поля, горы, реки, ели. Вдруг все это становится изображением на холсте. Чья-то очаровательная ручка со шпателем приближается к картине: шурх – исчезают пассажиры в вагонах, шурх – нет и поезда, шурх – деревьев, травы, рельсов… Все пропало. Будто ничего и не было.
Оля пошлепала себя по щекам, поморгала…
Нет, – думала она. – С этим поездом сегодня ничего такого быть не может. Аналитики ошибиться не могли. Сегодня ни один поезд в аварию не попадет. Что это? Может… Лучше выйти на следующей остановке? Вдруг они просчитались?
Оля побрела в первый вагон, по дороге рассматривая пассажиров и пытаясь сравнить их с теми, которые были на картине. На стене около туалета нашла расписание. Узнав время следующей остановки, вернулась на свое место.
Еще целый час.
– С пробуждением! – радостно воскликнула Оля, заметив, что ее попутчица проснулась.
– Спасибо, – ответила она, зевая.
– Валентина Михайловна, я никогда раньше стихи не писала, а только что вот, пока вы спали… Как-то засмотрелась на дорогу и написала… Послушаете?
