Обтрепанные шторы сменились золотой парчой, а когда-то отсыревший и протекавший потолок был воссоздан по первоначальному архитектурному замыслу.
Гарри нашел старые чертежи случайно.
Они оказались в морском сундучке его отца, на который он наткнулся, перебирая вещи для переезда в Дауэр-Хаус.
Разобравшись в своей находке, Гарри понял, что именно чертежей ему не хватало для придания дому того очарования, которое было в нем изначально.
Он присматривал за работами, объяснял, ободрял и всеми способами помогал воссоздать из хаоса былое великолепие, стоявшее у него перед глазами.
И теперь Гарри окончательно уверился, что результат этих усилий понравится любому, даже Иглзклифу.
Однако маркиз не стал хвалить его. Он лишь спокойно произнес:
— Мне нравится эта комната. Сомневаюсь, чтобы кто-то из моих гостей оказался страстным книголюбом, поэтому оставлю ее за собой.
Дворецкий, следовавший за Иглзкпифом и Гарри на почтительном расстоянии, приблизился к ним со словами:
— Милорд, мистер Дальтон предполагал, что именно таковым будет ваше желание, и распорядился поставить в углу поднос для вина. Разрешите налить вам бокал шампанского?
— Благодарю. — ответил маркиз. Джарвис поспешил за вином.
— Если я пока не нужен вам, милорд, — сказал между тем Гарри, — разрешите удалиться. Мне нужно еще за многим проследить.
— Вы установили сцену так, как я просил?
— Конечно, — молвил Гарри, — и я надеюсь, милорд, что вы останетесь довольны результатом.
— Тогда не стану вас задерживать, Дальтон. Гарри заставил себя изобразить вежливый поклон и исчез.
Он шел по коридору, чувствуя, как в нем закипает ненависть к Иглзклифу.
Ну что стоило этому напыщенному маркизу сказать хотя бы пару слов благодарности!
Гарри прекрасно понимал, что творит чудеса в своей непростой работе.
«Никто бы не смог сделать так много за столь малое время», — злился он.
А затем рассмеялся, осознав, что требует благодарности всего лишь за добросовестное выполнение своей работы.
«Если он получит от этого столько же удовольствия, сколько я, — решил Гарри, — значит, ему повезло».
Откровенно говоря, молодой человек с просветленной душой наблюдал, как его фамильный дом восстает из руин, превращаясь в произведение искусства.
«Беда в том, — думал он, подходя к банкетному залу, — что все это великолепие пропадет зря. Ведь оно досталось человеку, развращенному своим немыслимым богатством, и кучке невежественных девиц, способных оценить только блеск драгоценностей, повешенных им на шею любвеобильными поклонниками».
Но, войдя в банкетный зал и увидев, как безвкусно расставлены цветы, принесенные садовниками, он вновь увлеченно занялся своей работой и позабыл на время о личных обидах и неприятностях.
Весь день Антея упражнялась на спинете, перевезенном в Дауэр-Хаус из Квинз Ху.
Инструмент принадлежал еще ее бабушке.
Он прекрасно вписался в интерьер, но играть на нем было весьма затруднительно.
Антея не переставала мечтать о настоящем фортепьяно, таком, о каких лишь читала.
Неужели когда-нибудь она сможет позволить себе столь замечательное приобретение?
Ей так хотелось ощутить под пальцами клавиши современного инструмента!
У мистера Мелдозио было фортепьяно десятилетней давности.
Он объяснил девушке, как далеко ушла вперед техника, насколько в нынешних моделях улучшилась конструкция и стал богаче звук.
Мистер Мелдозио всегда разрешал Антее музицировать, когда у нее выдавалась свободная минутка.
Он и сам играл ей и, хотя девушка вряд ли это осознавала, относился к ней словно к одной из своих учениц.
— Я с такой радостью прихожу сюда! — призналась она две недели назад, в последний свой визит.
— И я очень рад видеть вас здесь, — ответил мистер Мелдозио. — Как жаль, что вы родились в знатной семье! В противном случае вы наверняка стали бы великой пианисткой и люди толпами ходили бы на ваши концерты.
Антея рассмеялась.
— Бы мне льстите! Конечно, мне приятно слушать ваши слова, но я знаю, все это преувеличение. Я никогда не смогу играть так же прекрасно, как вы.
— Технически — да, возможно, — согласился он. — Но в вашем исполнении есть нечто такое, чему нельзя научить и чего нельзя достичь никакими упражнениями.
— Что же? — удивилась девушка.
— Вы играете сердцем, мисс Антея, а для музыки это главное.
Он немного призадумался.
— Нет, пожалуй, я не совсем прав. Вы играете не сердцем, а душой, а это большая разница. У вас дар от Бога. Вы подобны ангелу.
— Еще чуть-чуть, и я возгоржусь! — захохотала Антея. — Если у меня и есть так называемый «божественный дар», то лишь потому, что вы разрешаете мне играть на вашем чудесном фортепьяно и учите меня музыке. Думаю, я никогда не смогу в полной мере выразить вам мою благодарность.
Покинув мистера Мелдозио, Антея вновь и вновь возвращалась мыслями к его словам и в конце концов пришла к выводу, что он явно преувеличивает ее талант, поскольку он иностранец.
Однако неоспоримым фактом являлось то, что она не представляет своей жизни без музыки.
Делая что-нибудь по дому, она напевала про себя рождавшиеся в ней странные мелодии.
На улице ей их нашептывал ветер.
Часто, когда она в одиночестве каталась на лошади по парку, ей казалось, будто копыта отбивают ритм песни, звучавшей в ней.
Встав из-за спинета. Антея подумала, что, возможно, ей следовало бы зайти к мистеру Мелдозио и поиграть на его фортепьяно.
Но времени на это уже не оставалось.
Мелдозио жил на другом конце деревни, и она могла утомиться от такой прогулки перед вечерним выступлением.
А ей хотелось показать лучшее, на что она способна, и никоим образом не подвести брата.
Весь день няня приводила в порядок единственное выходное платье Антеи, которое пошила не так давно своими руками.
Это платье из белого муслина, с оборками вдоль глубокого выреза и по подолу, никак нельзя было назвать вечерним.
Антея надевала его, когда ужинала дома вместе с братом.
Чтобы оно выглядело понаряднее, нянюшка добавила к нему голубой пояс от платья леди Колнбрук.
Голубой цвет очень шел к глазам Антеи.
В первый момент нянюшка пришла в ужас от одной только мысли, что Антея появится в Квинз Ху, когда там будет маркиз.
Но узнав, что делается это исключительно ради Гарри, она вынуждена была признать — это единственный выход.
