Несколько минут спустя Конни уже оттащила в сторону кучу сорняков и сухую виноградную лозу, оплетавшую забор. Как только оголились прутья решетки, Арло протиснулся между ними и исчез в тени сада. К подруге подбежала потрясенная Лиз.
— Конни! — выдохнула она. — Кажется, мы нашли дом!
— Просто Арло обнаружил какую-то калитку, — проворчала Конни, оттаскивая очередную охапку веток.
— Да нет, посмотри, — сказала Лиз, тронув Конни за плечо и указывая куда-то вверх.
Конни вытерла руки о джинсы и отступила назад, на дорогу, поправляя рубашку, завязанную под грудью. Пришлось высоко задрать голову, чтобы проследить, куда указывала Лиз. Конни разглядела высокое старое дерево, увитое виноградом, а над дикой чащей переплетенных ветвей вырисовывалась деревянная крыша. Из крыши торчала массивная кирпичная труба. У Конни перехватило дыхание.
— Вот это да… — прошептала она.
— Я тебе говорила, что это Милк-стрит, — торжествовала Лиз, толкая Конни под локоть. Конни подняла брови.
— Да ты бы и не поняла, что там дом, — заметила она, поправляя волосы вымазанной в земле рукой и всматриваясь в чащу.
Теперь, когда уже было ясно, что искать, она разглядела чугунные прутья забора за густым кустарником, а сквозь зелень деревьев виднелись очертания окон.
— Ты говорила, сюда не приезжали с тех пор, как умерла София, — сказала Лиз.
— Да, но здесь как будто никого не было намного дольше, — ответила Конни.
Скрестив руки на груди, подруги молча смотрели на заброшенный дом, силуэт которого проступал за растительностью.
— Давай я помогу расчистить калитку, — нарушила тишину Лиз.
Плющ и виноград легко сдали позиции, и через полчаса у калитки выросла куча мягких веток и корней. Из сада то и дело слышались возня и лай.
— Ну хоть Арло повеселится, — сказала Конни и смахнула волосы со лба, оставив на коже грязный след.
— Думаю, мы уже почти закончили, — сказала Лиз.
Еще несколько минут девушки сражались с последними упрямыми стеблями винограда, а затем Конни присела на корточки и стала разглядывать чугунную калитку Прутья пришли в негодность от времени и ржавчины, Конни даже боялась, что они рассыплются от прикосновения. Она осторожно отодвинула засов, столько лет остававшийся без движения. Жалобно заскрипев, он поддался. Конни стала медленно открывать калитку, пока не образовался узкий проход в глубь зарослей.
— Ну что? — спросила она, обернувшись.
Лиз пожала плечами.
Конни поднялась на ноги и протиснулась в калитку. Сад оказался не такой запущенный, как можно было подумать при виде джунглей у забора. Конни очутилась на мощенной плитами дорожке, ведущей к ветхой входной двери, оплетенной всевозможными видами винограда и плюща. Откуда-то сверху спускалась цветущая глициния с зелено-фиолетовыми листьями, наполняя воздух тяжелым приторным ароматом. В саду росло несколько высоких стройных деревьев бузины, которые были видны с улицы, ольха и боярышник, которые служили опорами для вьющихся растений, протянувшихся от ограды до дома. Такой полог создавал тень и придавал уют и таинственность всему саду.
У Конни защемило сердце от тянущей, вкрадчивой боли сожаления, что ей не довелось увидеть это чудо раньше. Сад разбила София, ее бабушка. Но Конни ее никогда не увидит. Неотвратимость и безысходность навалились тяжелым грузом. Конни воскресила в памяти образ бабушки и представила, как та подходит к грядке с садовым совком в руках. На этом видение не закончилось, и, к удивлению Конни, в нем появился тот самый сгорбившийся человек, которого она уже видела в тот день, когда грезила наяву в лесу. Теперь она узнала его. Это был Лемюэль — совсем такой, как на старых фотографиях, — ее дедушка, умерший, когда Грейс еще училась в колледже.
Он вышел из-за угла дома с вязанкой дров.
Хорошо, — сказала ему воображаемая бабушка, — положи в гостиной.
Конни прижала пальцы к векам, перед глазами поплыли голубые и иссиня-черные пятна. Затем она отняла руки и открыла глаза. Видение растаяло, будто уйдя в землю. Ну конечно же, она плохо спала последние несколько дней перед переездом, а прошлую ночь не спала вовсе, лежа в обнимку с Арло и глядя в темноту. Наверное, переутомилась.
Вместо газона в саду буйствовали, вытесняя друг друга, всевозможные дикие цветы и травы. Многие из них были типичны для огорода и кулинарии: тимьян, розмарин, шалфей, петрушка, мята, турнепс, одуванчик, укроп, разросшийся многолетний лук. Конни перебегала взглядом от растения к растению и в дальней части сада обнаружила достаточно редкие, которые она встречала только в книгах по садоводству: аконит, белену, наперстянку, гроздовник. За левый угол дома цеплялась пышная зловещая белладонна, глубоко уйдя корнями в деревянную обшивку. Конни нахмурилась. Неужели бабушка не знала, что многие из этих растений ядовиты? Надо будет следить за Арло.
Помимо трав, вдоль ближней стены дома в изобилии росли овощи. Ворсистые, величиной с тарелку листья затеняли завязи кабачков, дынь и тыкв. Справа, у другого угла дома, где в пологе из плюща образовался просвет, в беспорядке теснились растения, с веток которых свешивались большие, с кулак, плоды. Конни с удивлением узнала в них помидоры. Но от тех, что обычно покупают в магазине, они отличались разнообразием цвета — и фиолетово-красные, и в зеленую полоску, и янтарно-желтые, — и формой — круглые, как шар. Стебли были похожи на стволы небольших деревьев, как будто они не отмирали в конце лета. Арло что-то раскапывал в тени их листьев.
Лиз подошла к Конни, неслышно ступая по покрытой мхом тропинке.
— Сумасшедший сад! Ты только посмотри на помидоры! — воскликнула она. — Они же просто гигантские!
Она осеклась, увидев, что Конни погружена в раздумье. Она тронула ее за плечо:
— Что с тобой?
Конни обернулась. Она еще не пришла в себя после своего яркого видения. Лиз вся светилась, и Конни не хотелось омрачать ее радость своими размышлениями.
— Ничего, все в порядке, — улыбнулась она, чтобы успокоить Лиз. — Просто немного устала. Смотри — цикорий! Можем сделать салат на обед!
Грейс говорила, что дом не новый, но не сказала, что настолько. Похоже, мастера строили его по образцам английских домов позднего средневековья. Окна были маленькие, с ромбовидными переплетами, скрепленными свинцовыми скобами. Открыв рот от изумления, она рассматривала фасад, еще никогда не удостаивавшийся даже беглого взгляда реставратора. Дом молча взирал на Конни, морщинистый и равнодушный.
Конни откинула занавес из глицинии и провела рукой по входной двери. Видимо, когда-то ее красили белой краской, но от времени и плесени поверхность позеленела. Конни попыталась представить, как ребенком жила здесь ее мама, но не смогла. Грейс, София, Лемюэль, ее дедушка, о котором Грейс ни разу не упоминала, — все поплыли перед глазами в своих маленьких мирах, лишь частично пересекаясь с домом. А Грейс — яркая и жизнелюбивая — просто не могла удержаться на этом месте. Может быть, потому и ушла.
