Я хочу сказать, – добавил он, – что этот тип, конечно, не прав, но он это признает. Поэтому его следует отпустить.
– Все идут танцевать! – пропела девочка-ангел.
Каждая вещь содержит свою противоположность. Стаффордширский монах хрюкнул и сказал:
– Что ж, если мы собираемся идти танцевать, давайте признаемся честно. Те пластинки, которые они ставят, хороши только для лягушатников. Мы под них можем только водить хоровод вокруг майского дерева. Если, конечно, в Советском Союзе есть майское дерево.
– У них есть майские праздники, – вмешалась девочка-ангел. Ее голосок звучал чисто и звонко, как в пасторали.
– …Но больше ни на что они не пригодны. Я вам скажу откровенно, – продолжал бубнить монах, обращаясь теперь к мисс Трэверс, – кое-что в Советском Союзе кажется мне весьма старомодным.
– Мода, – бодро отреагировала мисс Трэверс, – понятие буржуазное.
На лице монаха неожиданно отразилось раздражение и усталость.
– Хорошо, – сказал он, – тогда давайте выпьем, а потом уж пойдем.
Студенты наперебой стали предлагать Полу выпивку. Он согласился на коньяк. Но Пол точно знал, что абсолютно все заключает в себе свою же противоположность. И если он немедленно не отправится в каюту, то очень скоро начнет скандалить. Тем не менее он дал себя вовлечь в веселое шествие и направился вместе со всеми в музыкальный салон. Там танцевали все: священник с монашкой, святой с мучеником, монахи друг с другом. Товарищ Коровкин, вполне довольный жизнью, наигрывал приятную мелодию в стиле двадцатых годов. Пол некоторое время молча таращился на танцоров, потом сказал монаху:
– А я все равно считаю, что это – дурной вкус. – Он указал на «Джека Христа», который увлеченно плясал, осеняя крестом партнера.
Монах ответил:
– Если честно, то я с вами согласен. Все дело в воспитании. Большинство из нас – унитарии. Мой отец, к примеру, был чрезвычайно строг. Но если кто-то начинает, остальным приходится присоединяться. Иначе на тебя начнут показывать пальцами.
– А кто подал идею?
– Тот древний доктор в инвалидном кресле, который все время ездит в Санкт-Петербург. Он будто явился к нам из поэм Киплинга.
– Боже мой!
– А я люблю Киплинга, – заявил монах, – он гениально предвидел конец всего.
– Я имел в виду совсем другое, – прошептал Пол.
– Понятно. Можно сказать, он специально подбил нас на это мероприятие? Просто не ушел из кают-компании, когда мы там заседали. Сказал что у нас кишка тонка пойти на такое. А теперь не явился посмотреть, что мы натворили. Мне кажется, – он понизил голос, – что это очень важный советский агент. Замаскированный. Он здесь за всеми следит. Очень умные люди живут в России.
Глава 4
– Мне бы это понравилось, – сказала Белинда, – я не танцевала уже целую вечность.
Бал безбожников не привиделся Полу в дурном сне.
– Капитан лично, – сказал молодой датчанин за завтраком, отправив в рот большой кусок колбасы, – пришел в два часа ночи и прекратил веселье.
Датчанин активно жевал, умудряясь при этом еще и широко улыбаться. Было отличное солнечное утро, юноша был здоров и бодр, с аппетитом поглощал сытный завтрак, в общем, имелось достаточно поводов, чтобы наслаждаться жизнью. Во время рейса Пол видел капитана всего один или два раза. Это был некто П.Р. Добронравов, мужчина средних лет с восточным разрезом глаз и резко очерченным ртом.
– Нам дали понять, что официальную установку на атеизм, то есть на безбожие, никто не отменял, но тем не менее следует соблюдать приличия, – проявил осведомленность довольный жизнью датчанин.
Пол склонил голову над своей тарелкой с остывшим рисовым пудингом.
– Оказывается, третий помощник капитана Корейша доложил об увиденном им бесстыдстве на мостик. Понимаете, у русских теперь нет официальной религии, но тем не менее они люди высокой морали.
Кроме молодого датчанина в это утро вместе с Полом за столом сидел польский инженер, никогда не носивший галстука (очевидно, этого предмета мужского туалета у него просто не было), три его сына и толстая жена, которую он даже во время еды пожирал глазами. Именно поляк распустил слух, что Пол насильно запер свою жену в каюте.
Белинда чувствовала себя лучше, хотя сыпь все еще не прошла. Был самый разгар дня. Пассажиры разбрелись по своим каютам. Судно стояло на внешнем рейде Ленинграда. На борту работали таможенники.
Запертые в небольшом пространстве своей каюты, они напряженно ждали. Пол нервно курил, стараясь справиться с дурными предчувствиями. Вот-вот послышится топот сапог, затем резкий стук в дверь, после чего каюта наполнится людьми в форме, которые начнут задавать каверзные вопросы на безукоризненном английском. Пол уже давно заполнил все необходимые бумаги, перед ним лежала таможенная декларация, содержащая совершенно неверные сведения. Он ехал в Россию как преступник. А русские – люди высокой морали.
– И, – сказала очень красивая Белинда, – не думаю, что в этом людском раю будет весело. Шахматы, не так ли? Шахматы и чай из буфета. – Истинная дочь Массачусетса, она употребляла слово «чай» в качестве бранного. – Качающиеся столы – продолжила она, растянув губы, чтобы покрыть их помадой, – стук шарика от пинг-понга и запеченные бобы с гренками.
Вот оно, единство противоположностей: родина печеных бобов – Бостон, она их вдоволь наелась в детстве. А Европа, охваченная войной, тогда казалась такой далекой и загадочной… Чтобы попасть туда, ей пришлось надеть форму Красного Креста, то есть пройти через чужую боль, кровь, грязь и нечеловеческую усталость. Правда, форма шла ей необыкновенно. Белинда была в ней чрезвычайно хорошенькой и очень американкой. Она решила, несмотря ни на что, остаться в Англии и устроилась секретаршей в «Тайм-Лайф» на Бретон-стрит, где и работала, пока Пол не женился на ней. Он очень любила старые вещи. Благодаря этой любви она и познакомилась со своим будущим мужем.
В то время Пол работал менеджером у Ф. Тайсона в магазине Кьюрио в Ричмонде и продал ей старинную медную формочку для пудинга. Фирма «Пол Хасси. Предметы антиквариата и роскоши» в городке Винчелмарш, Восточный Суссекс, была впоследствии открыта главным образом на ее деньги. Она получила неплохое наследство от матери.
Но кроме того, Пол, несомненно, очень любил жену. Она была старше его на три года и стала не только женой, но одновременно и матерью, и старшей сестрой. Он была очень красивой и вовсе не старой. Во всяком случае, ей следовало находиться не среди антиквариата. А если уж говорить об античных древностях, она вполне могла занять место языческой богини.
– А затем бодрая проповедь в десять часов, – продолжила она, все еще не закончив процесс окрашивания губ. Поэтому слова она произносила тягуче и не слишком внятно, – падре всегда наготове. – Он закрыла тюбик с губной помадой и бросила его в сумку. – И мальчики будут стараться пить чай потише, чтобы не заглушить Слово Божье.
