Вася Петров блаженно смеялся, пугая медсестру Иру, и погружался в тяжкие думы о своем сердце, воспринимая его отнюдь не в том качестве, какое лелеяла Беттина в письмах к Гете.
* * *
Нина набрала код домофона, подождала, пока Саша ответит, но Саша не ответила — и Нина открыла ключом, который для нее оставили в почтовом ящике. Когда она поднялась наверх, дверь квартиры была распахнута.
— Эй! Леопольд, подлый трус, выходи!
Нина поставила сумку на диван и, не глядя по сторонам, носом чуя вражеский лагерь, решительным шагом направилась прямо к Сашиной комнате. На двери висела табличка «Взрывоопасно. Не входить». Нина повернула деревянную ручку и без стука пересекла порог.
Саша сидела на кровати в позе лотоса с планшетом в руках. Над головой у Саши висел плакат с Йеном Сомерхолдером, подписанный, судя по всему, им самим. В углу кровати, на большой искромсанной, словно после перьевой войны, подушке золотился пакетик с конфетами «Haribo», несколько желтых и красных медвежат выпали и теперь валялись на наволочке, на простыне, на темно-синем одеяле.
— Как дела? — спросила Нина, стараясь подавить в себе чувство неприязни.
— Никак.
Саша безмолвно продолжала настукивать сообщение, Нина в легком оцепенении продолжала стоять и смотреть. То ли от полета, пробок на дороге и внезапно навалившейся усталости, то ли от переизбытка эмоций и чувства тревоги из-за кандидатских экзаменов, Васи Петрова и непреклонного Зольцмана, то ли от непривычных мук совести из-за вранья Диме, Нина не могла заставить себя думать. А потому действовать она тоже не могла. Просто стояла и равнодушно смотрела — сначала на Сашу, затем в пол, в окно — там кипела жизнь. В отличие от замкнутого пространства комнаты, где энергию, похоже, накапливал и расходовал только планшет «Apple», за стенами дома бушующий мир не останавливался ни на мгновение.
— Хватит строить из себя ТФП, — пыхнула Нина.
— Что? — Саша подняла голову.
— Тупого французского подростка. У нас нет на это времени. Ты уже думала, с каким чемоданом поедешь и что возьмешь?
— Я не еду.
— Мы с твоими родителями уже все решили.
– Ça ne m’intéresse pas! Je m’en fous![2]
— Говори по-русски, будь добра! Я тебя плохо понимаю.
— Мы во Франции! Я имею право говорить языком Франции! Эта ваша идея — она мне не нравится. Глупая поездка. У меня мои проекты.
— «Свои планы» ты хочешь сказать?
— Да, — Саша с досадой и возмущением смотрела на Нину покрасневшими глазами.
— И какие же у тебя планы? Сидеть в четырех стенах и смотреть в одну точку?
— Это тебя не касается!
— Касается-касается… Очень даже касается. Ты мне в детстве говорила, что мы с тобой как сестры. А теперь у тебя проблемы, и я хочу помочь. Так что оторвись от планшета и дуй искать чемодан.
— Дуй? У меня нет проблем. Я не помню, что было в детстве. Мне плевать!
— Сначала научись нормально говорить на родном языке, а потом можешь на всех плевать. Вставай немедленно!
На сайте go-go-worldwar.com Гантер постоянно выкладывал информацию и ссылки на разные исторические события, обсуждал с товарищами — теми, кто регистрировался на сайте — Вторую мировую войну и вероятность Третьей, а когда Саша добавила его в друзья на Facebook, вывесил специально для нее несколько репортажей о России. Вчитавшись и всмотревшись хорошенько, не узнав ни одного лица, даже российского президента, погуглив диковинные слова и термины, Саша выдохлась, но ничего не поняла. Ей было стыдно перед Гантером и стыдно перед неведомыми членами сообщества просвещенных и политически образованных посетителей сайта, ждавших от новенькой живой реакции. «Что ты обо всем этом думаешь?» — спросил Гантер в чате, поделившись ценными материалами, но не собственными соображениями.
Саша теребила волосы на голове, терла затекшую шею, дрыгала онемевшими ногами, но выдумать умный ответ не могла. Она принялась ходить по комнате взад-вперед, заранее краснея и пыхтя, словно выжимая из себя мысли. О судьбе народов ей размышлять еще не доводилось, а Гантер явно жаждал услышать веские слова о войне и мире, о свободе и рабстве, о законах. И как ее угораздило ни разу в жизни не поинтересоваться тем, как обстоят дела со свободой и рабством… где бы то ни было, не только в далекой холодной России, но даже во Франции!
Дома родители редко говорили о политике, а если вдруг такое и случалось, то цапались до того, как Саша успевала осознать реальность. Мира вокруг словно не существовало. И мама, и папа, и Саша — каждый жил внутри своей коробки; взрослые думали — сначала разберемся внутри себя, внутри семьи, с личными проблемами; а Саша просто не представляла, что, помимо личного, бывает какое-то еще. Хотя мама раньше занималась политикой, хотя по городу мелькали плакаты с лицами министров и депутатов, хотя в Сети беспрерывно курсировали, не отдыхая даже ночью, как поезда нью-йоркского метрополитена, по сложному запутанному маршруту новости.
Голову внезапно заполонили вопросы и сомнения, а легким показалось, что воздуха слишком много, вот-вот задохнешься, захлебнешься — так бывает с птенцами, когда скорлупа трескается и падает занавес, открывая путь в мир.
Саша вышла в гостиную и остановилась перед кожаным диваном персикового цвета, который Нина выпотрошила так, словно в нем таился ответ на сложнейший вопрос бытия. Все подушки повынимала и разложила матрас.
— Tu cherches quelque chose?[3] — Саша забыла нажать на переключатель языков.
Нина вздрогнула, обернулась, вскинула голо в у.
— Господи, крадешься, как дикая кошка… — Нина посмотрела на подругу виновато, затем вспомнила о том, кто здесь главный. — Я же тебя просила: говори по-русски!
— Ты поняла. Ищешь таблетки? Не перенатруждайся, мама уже все достала.
— Значит, вы поговорили?
Нина вспотела и раскраснелась, вдруг заметила, что так и не сняла черный плащ, в котором прилетела. Быстро сбросила его и, свернув, положила на матрас, сама села рядом.
— Тетя Валя велела мне, когда прилечу, все проверить еще раз. Так что врать не буду, — Нина хлопнула в ладоши и развела руками, а головой мотнула вправо, мол, что поделать! — Если ты еще что-то спрятала, то лучше скажи сейчас.
— А то что? Ты меня не пустишь на улицу играть вместе с другими ребятишками? — Саша скорчила насмешливую гримасу.
— Сядь.
Саша села.
— Хочешь, я чаю сделаю?
— Вот только не надо разводить тут психобулшит с чаями и копаниями в душе. Я тебе не пациентка.
— У тебя есть психотерапевт?
