В 1950-е годы бродвейские мюзиклы следовали строгим правилам этого жанра: комедия с примесью ностальгии и счастливый конец. Такие развлечения давали большие сборы и плодили «популярных» звезд. Трагедия, сатира и даже «искусство» редко вписывались в такой контекст. К тому же разнообразные развлекательные жанры – танец, песня и драма – существовали отдельно друг от друга. Пример типичного успешного спектакля того времени – «Моя прекрасная леди» (My Fair Lady): в этой легкой музыкальной комедии практически отсутствовали актерская игра и танец. Затем появились бунтари и мятежники (в частности, Джером Роббинс), задумавшие расширить рамки бродвейского мюзикла.
Как мы уже отмечали, оригинальная идея проекта принадлежала Роббинсу, у которого в прошлом уже было несколько успешных танцевальных постановок, таких, например, как «Холостяк» (Fancy Free). По мотивам этой постановки был снят фильм «В городе» (On the Town). Роббинс был осторожным, благоразумным человеком, совершенно не импульсивным, который обладал особым чутьем на замыслы, способные со временем принести успех. Он никогда не отказывался от своих идей, а поскольку их у него было много, и работал он над ними упорно, Роббинсу суждено было стать новатором в мире танца и развлечений. Он постоянно стремился к совершенству во всем, что делал. Как сказал один из участников создания «Вестсайдской истории»:
«Он держал всех в боевой готовности и заставлял работать так же много, как и он сам. Он превратил это в настоящее искусство. Например, он любил повторять: „Я много работаю и хочу, чтобы вы тоже много работали. Этот проект должен стать лучшим достижением в вашей жизни!”»[5].
Тема Ромео и Джульетты стала лейтмотивом всей творческой деятельности Роббинса, который использовал ее в своих ранних постановках. Роббинсу уже доводилось работать с виртуозами, хотя это не были виртуозные команды. Например, хореографию для бродвейского мюзикла «Мисс Свобода» (Miss Liberty) создавала группа виртуозов: музыка – Ирвинга Берлина (Irving Berlin), постановка – Мосса Харта (Moss Hart), сценарий написан по произведению обладателя Пулитцеровской премии Роберта Шервуда (Robert Sherwood), декорации – Оливера Смита (Oliver Smith). Проект провалился, став примером того, «как пять гениев готовят одну индейку»[6].
В январе 1949 года Роббинс, Бернштейн и Лорентс впервые встретились как члены команды, планирующие создание «Истсайдской истории». «Я помню этот вечер дома у Джерри, как будто это было вчера, – вспоминает Бернштейн. – Я был невероятно взволнован». Однако практически сразу же начались проблемы. Несмотря на то что Лорентс – многообещающий драматург и сценарист Голливуда – был заинтересован в проекте, он не желал играть второстепенную роль при Бернштейне. «Мне хотелось бы прояснить одну вещь, прежде чем что-либо обсуждать…, – закричал Лорентс. – Я не собираюсь писать это чертово либретто для оперы вашего проклятого Бернштейна!»[7] И пока Бернштейн силился сгладить конфликт, кто-то саркастически заметил: «А ты его никогда не напишешь… С таким темпераментом, как у нас троих, только стены крушить»[8]. У них были огромное самомнение, но и огромный талант. Так обозначилась самая трудная задача для участников проекта – взаимодействовать как одна команда.
У них было много других препятствий, которые казались непреодолимыми. В частности, несколько популярных продюсеров сочли проект слишком рискованным из-за чрезмерной трагедийности сюжета мюзикла и отказались его финансировать. Команде сложно было найти средства даже на начальный этап работы. К тому же члены команды не могли оставить свои занятия и полностью посвятить себя только этой затее. Бернштейн, будучи восходящей звездой мюзиклов, был и так загружен работой, поэтому не мог уделять достаточно времени новому проекту. Более того, наставник Бернштейна, европейский дирижер Сергей Куссевицкий (Serge Koussevitsky), презрительно относился к «низкопробным» бродвейским мюзиклам и убеждал своего ученика хранить верность классике.
Таким образом, этот новаторский проект грозил разрушить не только репутацию Роббинса, но и карьеру Бернштейна. В конце концов, Бернштейн и Лорентс решили, что идея проекта далеко не оригинальна: вражда между бандами евреев и католиков в Ист-Сайде уже давно осталась в прошлом. Бернштейн взялся за другие проекты, а этот замысел отложили в долгий ящик.
Видение продолжает жить, и появляется возможность
Шесть лет спустя счастливая встреча подарила проекту второе рождение. В 1955 году, работая в Голливуде над музыкой к фильму Элиа Казан «В порту» (On the Waterfront), Бернштейн столкнулся с Лорентсом в бассейне отеля «Беверли Хилз». Лорентс приехал в Голливуд, чтобы написать сценарий. Совершенно случайно они заметили заголовок в газете о драках между бандами мексиканцев и американцев. Как вспоминает Бернштейн: «Мы с Артуром переглянулись…, и вдруг нас озарило. Мы чувствовали музыку и видели действие. Это было как заряд электрического тока. Мы могли представить себе будущее творение»[9]. Бернштейн предложил сделать одну банду пуэрториканской. Они часто попадали в новостные колонки, что порождало много разговоров об их конфликтах с «американцами». Сразу же по возвращении в Манхэттен они связались с Роббинсом. Роббинс поверил, что на этот раз проект будет иметь успех, и перенес действие мюзикла в западную часть Манхэттена (Вест-Сайд). Команда тотчас принялась за работу, даже несмотря на отсутствие либреттиста и продюсера. Роббинс сразу же втянулся в работу, и, по словам Бернштейна, «во второй раз была принесена торжественная клятва: «Приступаем. Да поможет нам Бог!»[10]
Появляется Сондхейм: талант притягивает талант
Как мы отметили, команда нуждалась в либреттисте, и вскоре она пополнилась молодым протеже великого композитора Оскара Хаммерштейна (Oscar Hammerstein) Стивеном Сондхеймом (Stephen Sondheim). Хаммерштейн научил его стремиться к простоте, обрисовывать личность героя, связывать песни с характером, правильно выстраивать повествование и соотносить слова с музыкой[11]. Когда Лорентс столкнулся с Сондхеймом на вечеринке, он вспомнил, как тот пел во время прослушивания на очередное шоу, и пригласил его сыграть для Бернштейна. Берштейн так об этом вспоминает: «Я чуть с ума не сошел!.. Передо мной был настоящий, Богом дарованный талант. Его музыка не представляла собой ничего особенного, а вот слова меня потрясли»[12].
