Кульминация наступила во время мятежа Эссекса. Сесил имел обыкновение брать верх над людьми, к которым природа проявила завидную щедрость, наградив их крепким здоровьем, красотой и способностью к выживанию, чего так не хватало ему самому. В течение многих лет он вел беспощадную борьбу с дерзким красавцем Робертом Девере, вторым графом Эссексом, обладавшим, помимо древней родословной, неотразимым обаянием и прекрасным телом, служившим предметом вожделений всех дам при дворе, включая саму королеву. Однако это ему не помогло. Эссекс не устоял против изощренного и жестокого ума своего противника, не гнушавшегося самыми безнравственными методами борьбы, и Сесил одержал победу над соперником, как и над всеми, кто имел неосторожность стать у него на пути. После глупого, изначально обреченного на неудачу мятежа Эссекса отправили на плаху, и Сесил получил неограниченную власть при дворе. Голова бедняги Эссекса до сих пор красовалась на Лондонском мосту. Теперь в стране остался только один Роберт, и им был Роберт Сесил.
Впереди показались стены Лондона, и Генри сбавил темп, так как дорога становилась все более многолюдной. Он усмехнулся, вспоминая свою роль в мятеже Эссекса. Вернее, он позаботился о том, чтобы мятеж угас, не успев разгореться, и шуму от него было не больше, чем от мушкетного выстрела. Грэшем тщательно конспектировал все события, связанные с мятежом, и делал со своих записей копии. В результате получилось занимательное чтиво, и попади оно в руки заинтересованных лиц, головенку Сесила насадили бы на копье по соседству с головой Эссекса. Генри пережил один из самых счастливых моментов в жизни, когда представил Сесилу копию отчета о мятеже, где присутствовали неопровержимые доказательства его предательства. Желая добить противника, Грэшем небрежно обронил, что копии отчета и многие другие документы хранятся в различных тайниках по всей Англии, а также в архиве самого папы римского. Они будут храниться там, пока их не заберет сам Генри. Взять же их раньше срока можно только в случае смерти Грэшема. При этих словах лицо Сесила покрыла мертвенная бледность. Впервые за все время их знакомства ему изменило обычное самообладание. Подвалы Ватикана были одним из немногих мест, куда Сесил проникнуть не мог. Особую пикантность придавал тот факт, что сам Генри получил доступ к уникальному хранилищу документов, выполняя грязные поручения Сесила в Италии. Забавно, что справедливость восторжествовала таким романтичным образом.
Существовала еще одна причина, по которой Генри ненавидел Сесила. Два года назад он предал дружбу единственного человека, которого Грэшем называл господином, и дал против него свидетельские показания. Сэр Уолтер Рейли был величайшим из всех людей, которых знал Генри. Ученый и поэт, отважный солдат и бесстрашный моряк, блестящий придворный и человек незаурядного ума, он спас Грэшему жизнь. Когда изменчивое колесо фортуны вознамерилось погрузить Рейли в бездонную пучину, он обратился за помощью к друзьям в надежде, что они помогут ему выбраться из трясины придворных интриг. Сесил предал его, и Рейли судили по сфабрикованному делу с такой предвзятостью, что это вызвало возмущение во всей Европе. И вот теперь этот величайший из людей медленно умирает в Тауэре, страдая от жестокой лихорадки. Жена Рейли помогла вырастить хилого отпрыска Сесила. Воспитывая его вместе со своим жизнерадостным крепышом, она старалась вдохнуть жизнь в это чахлое создание. В благодарность за заботу о своем заморыше Сесил отправил всю семью в Кровавую башню лондонского Тауэра. Грэшем мог понять человека, поступившегося своими принципами, но простить того, кто предал своих друзей, было выше его сил.
Показались башни дворца Уайтхолл, где жил Сесил. Его запутанные коридоры словно являлись отражением предательски изменчивой и сложной натуры человека, властвовавшего при дворе. Наступил момент затишья перед бурей, краткий миг перед началом большой авантюры, когда время останавливается, как бы давая человеку последний шанс свернуть в сторону. Лошадь Грэшема вдруг стала посреди дороги, и он мягким движением направил животное вперед. В этом ненадежном и зыбком мире Генри был уверен только в двух обстоятельствах: своей ненависти к Сесилу и пагубности любого его задания. Он также знал, что не сможет отказаться от волнующих кровь предложений милорда или добровольно подвергнуть себя риску из-за сведений, которые, возможно, ему откроются.
Грэшем въехал во двор, вымощенный булыжником, передал лошадь угрюмому слуге и с удовольствием потянулся, разминая затекшие мышцы. Он не сомневался, что на сей раз речь пойдет о католиках, и это пугало. Генри меньше всего хотелось браться за дело, где замешаны католики, и на это имелись веские причины. Его самого, незаконного сына сэра Томаса Грэшема, вскормила грудью и воспитала католичка, и Генри с младенчества помнил тихое постукивание четок у уха. Поручения, связанные с делом Марло, мятежом Эссекса и казнью бедняжки Марии Стюарт, не говоря уже о делах, касающихся Непобедимой армады, не оставили на душе горького осадка. Что до католиков, то здесь дело обстояло иначе, и воспоминания были самыми печальными. В начале своей карьеры Грэшем познакомился с католическим священником, который оказался лучшим из всех людей, встреченных на его пути. Настоящий святой, сошедший на грешную землю. И вот, несколько месяцев спустя, Генри стал свидетелем его казни. Беднягу подвесили за шею и терпеливо ждали, пока он наполовину задохнется, потом у него вырвали из груди сердце и разрубили тело на четыре части. С тех пор для Грэшема, усомнившегося в связи с этим случаем в существовании Всевышнего, предсмертные вопли истерзанного существа стали единственным языком, одинаковым и для католиков, и для протестантов. В обеих религиях нанесение увечий человеческому телу приравнивается к жертвоприношению, что осуждается христианством в целом.
Сесил был, как всегда, сама любезность. Богатая одежда лишь частично скрывала деформированный позвоночник и уродливое тело седовласого повелителя шпионов. На столе, за которым он сидел, скопилось множество бумаг, а картины на стенах кабинета свидетельствовали о любви их владельца к высокому искусству, а также о его возможностях покупать все самое лучшее на свете.
— Доброе утро, сэр, — нараспев сказал Сесил и указал Грэшему на табурет.
Его голос звучал на редкость невыразительно, а крысиные глазки-бусинки, казалось, просверливали человека насквозь. Широкий плащ скрывал тощую чахлую фигуру и безобразно коротенькие ножки, над которыми смеялись на всех городских рынках. Худое болезненное лицо Сесила также не блистало красотой. Некоторые полагают, что безобразное тело свидетельствует об уродливой душе. Грэшему доводилось встречать многих людей, страдающих обоими недостатками, но до Роберта Сесила им было далеко по всем статьям. Он двигался осторожно, стараясь не привлекать внимания к искалеченной шее, которую прятал за жестким плоеным воротником необъятных размеров и весьма экстравагантного фасона. Казалось, Сесил постоянно мерз, но при этом он всегда принимал явившихся с отчетом шпионов в самой большой и холодной комнате во дворце. Вот и сейчас в огромном камине из резного камня едва теплился огонь, отчаянно сражающийся с дешевым битумным углем, от которого гораздо больше дыма, чем тепла.
— Как идут дела в Кембридже? — заботливо осведомился Сесил.
