И только когда я начал рассказывать, до меня дошло все безумие случившегося и риск, которому я подвергаюсь, говоря об этом. Мне пришло в голову ограничиться событиями сегодняшнего вечера и ничего не сообщать о пережитых мной с момента нашего расставания приключениях. Все, что ей известно обо мне, это что я англичанин, сбежавший из американского флота – напел ей в тот момент первое, что пришло на ум. Сидя в своем обитом шелком салоне, она молча, с серьезным лицом, слушала мой рассказ, а Спринг, как в рот воды набравший, расположился рядом на кушетке, положив шляпу на колени. Он был важен и спокоен, как банкир, но я чувствовал в нем скрытое напряжение. Я молился, чтобы Сьюзи поверила нам, ибо один Бог знает, что выкинет этот умалишенный, если ей взбредет в голову выдать нас. Но волнения были напрасны: когда я закончил, она посидела с минуту, теребя кисти на кричаще-ярком покрывале кровати, потом говорит:
– Никто не знает, что вы здесь? Отлично, значит, у нас есть время все обдумать и не натворить глупостей, – Сьюзи задумчиво посмотрела на Спринга. – Вы ведь тот самый Спринг – работорговец, не так ли?
«Ох, Моисей, – думаю, – ну, влипли». Но он подтвердил, и она кивнула.
– Мне довелось приобрести нескольких из ваших гаванских красоток, – говорит. – Отличные девочки, первый сорт.
Потом Сьюзи позвонила слуге и приказала принести еды и вина. Наступившую тишину неожиданно нарушил Спринг.
– Мадам, – заявляет. – Наша судьба – в ваших руках.
Это факт мне казался до оскорбительного очевидным, но Сьюзи снова кивнула, теребя свою длинную серьгу.
– Это была самозащита, говорите? Он преградил вам путь, началась заваруха, у него оказался пистолет?
Спринг сказал, что все в точности так и было, и она помрачнела.
– Не много пользы вам будет от этого в суде. Думаю, его дружки расскажут совсем другую историю… Если они из одного с ним теста. О, этот Омохундро бывал здесь, но только однажды, доложу я вам. Редкий негодяй. – Она презрительно сморщила носик. – У них это называется «пороть дурочку». Он, конечно, не единственный такой, но зато настоящая скотина, если вы меня понимаете. Едва не забил насмерть одну из моих девочек, и я указала ему на дверь. Так что плакать по нему у меня желания нет. И если все так, как вы говорите – не пройдет и часа, как мне все будет известно, уверяю вас, хотя я вполне доверяю вам, – то можете оставаться здесь пока не уляжется кутерьма, или, – тут Сьюзи бросила на меня быстрый взгляд и, как мне показалось, чуточку покраснела, – мы придумаем еще что-нибудь. Здесь только я, девочки да слуги, так что все свои. Посетителей мы в последнее время не принимаем.
В этот момент вошел Брут с подносом, а наша хозяйка отправилась проверить приготовленные для нас комнаты. Когда мы остались одни, Спринг с торжеством пристукнул кулаком по столу и набросился на съестное.
– Надежно, как в банке. Лучше и не придумаешь.
Ну, я был с ним согласен, но не мог понять, откуда у него такая уверенность – в конце концов, он ведь ее совсем не знает.
– Да неужели? – фыркает Спринг в ответ. – Что до доверия, то она не лучше любого дельца – было заметно, что ей наплевать на убийство, покуда оно не затрагивает ее личных интересов. Нет, Флэшмен, полная наша безопасность читается в этих полных губах и округлых глазах, которые говорят мне, что мы имеем дело с особой чувственной, изнеженной и развратной! – прорычал он, терзая зубами куриную ножку. – Похотливая распутница! Вот почему я буду спать спокойно. В отличие от тебя.
– Что вы хотите сказать?
– Она не может выдать меня, не выдав и тебя тем самым, тупица! – Капитан ухмыльнулся. – А тебя она не выдаст, не так ли? Да ее глаза и на миг от тебя не отрывались! Бедная потаскушка втюрилась в тебя. Видно, ты здорово обихаживал ее в прошлый раз. М-да, тебе лучше хорошенько подкрепиться, ибо soevit amor ferri[25]. Или я ничего не понимаю, или аппетит у леди разгорается не на шутку, и ради наших шкур тебе лучше будет удовлетворить оный.
Мне и без него все было понятно, но даже прояви я недогадливость, поведение нашей хозяйки дало красноречивый намек. Вернувшись назад, заново подкрашенная, она тяжело дышала – я сообразил, что это последствие тугого корсета, поддетого под платье. Мне, прекрасно знакомому с ее повадками, не нужно было слов. Все читалось и в ее беспокойно бегающем взгляде, и в той веселости, с которой поддерживала она разговор, явно не в силах дождаться, когда мы останемся наедине. Спринг не замедлил откланяться, церемонно поцеловав ей руку и рассыпавшись в благодарностях за ее доброту и заботу о двух попавших в беду соотечественниках. Когда Брут увел его за собой, Сьюзи заметила, что капитан показался ей настоящим джентльменом и человеком надежным, но есть в нем нечто суровое и зловещее, заставляющее ее всю прямо трепетать.
– Впрочем, разве не должна я то же самое сказать и про тебя, милый? – хихикнула она и притянула меня к себе, запустив одну руку в волосы, а другой оглаживая меня повсюду. – О-ох, небеса! Иди же ко мне! Ах, ты ничуть не изменился, ни капельки! Ах, как мне не хватало тебя, мой милый негодник!
Озорная старушка, признаюсь вам: она засасывала мои губы своим жадным алым ртом и шептала мне на ушко эпитеты, от одного воспоминания о которых мне делается стыдно; впрочем, они оказали на меня нужное действие, как и то, насколько мастерски она сумела снять с меня все, ни на секунду не вынимая языка из моей глотки. Мне приходилось знавать дамочек покрасивее и не уступающих ей в искусстве разврата, но что до умения подкидывать дрова в губительный костер похоти – как именовал это Арнольд – тут ей не имелось равных. Когда она склонилась надо мной на кушетке, облизывая губы и нежно лаская затянутым в шелк коленом, одновременно не спеша высвобождая из корсета свои роскошные груди и начиная душить меня ими, я забыл обо всем.
– Ты и впрямь попал в беду, мой соотечественник, – говорит она хрипловатым голосом. – Я буду терзать, мучить и поедать тебя заживо, и если, когда все закончится, сюда пожалуют фараоны, тебя возьмут тепленьким, потому как ты и рукой двинуть не сможешь от утомления!
В последнем я не сомневался, проведя с ней пять незабываемых дней и едва пережив их. Сьюзи из породы тех неутомимых животных, которым все мало – прям как я, только еще хуже, и теперь она принялась за работу с энергией подвыпившей или накурившейся гашиша Мессалины. По моим прикидкам, прошло часа два, прежде чем она, издав последний визг, скатилась на пол, где и осталась лежать, стеная, что никогда-никогда-никогда-де ей не доводилось и впредь не доведется переживать такого. С ней всегда так: сейчас начнет плакать. И точно – послышался всхлип, за которым последовали рыдания, завершившиеся бульканьем – это Сьюзи успокаивала себя убойной дозой портвейна.
Я, как бывает, забылся сном, что неудивительно, так как забавы с мадам Уиллинк способны изнурить даже Голиафа. Но спустя некоторое время я очнулся и, помятуя совет Спринга, начал раздумывать, не стоит ли, в знак бесконечной своей признательности, так сказать, устроить еще один раунд – ей идея явно придется по вкусу. Должно быть, сказались недели сугубого воздержания, иначе я предпочел бы наслаждаться столь необходимым после чертовски трудного дня отдыхом. Но едва я повернулся и стал наблюдать, как она прихорашивается у зеркала, аппетитная, как конфетка, в своих чулочках на поясе, то поймал себя на мысли, что идея и сама по себе не так уж дурна. И когда Сьюзи потянулась и принялась припудривать свои груди кроличьей лапкой, я воспользовался моментом и сграбастал ее. «О нет, Бичемп, – визжала она, – только не опять, честно. Признайся, развратник, ты же не собираешься в самом деле?…» Но я был тверд, как алмаз, если вы понимаете, о чем речь, и наступал, пока она не взмолилась оставить ее в покое – что означало, ясное дело, «ради бога, не останавливайся». Даже не знаю, откуда во мне взялось столько сил, поскольку – подумать только! – я заставил просить пощады не кого-нибудь, а саму Сьюзи. Но это случилось и, как я убежден, послужило причиной дальнейших событий.
