Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 21
«Какая легкомысленная фея, – с нежностью думал старый дом, наблюдая, как Ана сворачивает за угол, – опять не заперла дверь на ключ».
Феи страстно любят гулять, особенно в парках, и по многолюдным улицам с красивыми витринами, и по переулкам, где ещё сохранились газовые фонари, иногда в лесу за городом, а можно и на окраине, где все друг друга знают и дети гоняют день-деньской на велосипедах. Да что там говорить, феи любят гулять. Влюблённые феи почему-то гуляют на вокзалах. Если не считать суеты, шума и некоторой загрязнённости, вокзалы – прекрасное место для прогулок и признаний в любви. У них зачастую высокие своды из толстого рельефного стекла, поддерживаемые железными балками, на которых гнездятся голуби, у них длинные платформы, по которым можно ходить туда-сюда или бежать кому-нибудь навстречу, деревья в больших кадках и скамейки для ожидания. На вокзалах обязательно есть большие, даже огромные часы и чёрные табло с множеством красивых названий. Главное, запомните, на вокзале всегда, даже поздно вечером, даже в воскресенье, продаются живые цветы. А с букетом цветов замечательно кого-то встречать – это красиво и приятно даже посторонним людям и отлично занимает руки, если не хочешь их прятать в карманы. И даже если никто не приедет, хотя вы и договаривались, всегда можно подарить букет случайному незнакомцу – пусть у него станет тепло на душе.
Фея Ана обязательно покупала цветы, и ждала у газетного киоска, и выпивала кофе из бумажного стаканчика, а кекс крошила на салфетке и отправляла в рот изюмину за изюминой, а потом читала про себя все названия городов на чёрном табло сверху донизу и выбирала себе один, куда ей очень хотелось поехать. Однажды она чуть не купила билет, но вовремя одумалась – её возлюбленный мог приехать со дня на день, как бы они не разминулись. Когда Ана совсем уставала ждать, она садилась на скамейку и, закрыв глаза, прислушивалась к стуку колёс. Иногда колёса стучали так красиво и слаженно, что Ана принималась напевать детскую песенку. Вечером начальник вокзала трогал Ану за плечо и вежливо предлагал проводить её до дома. Фея соглашалась: во-первых, она не любила отказывать, как и все феи, а во-вторых, начальник вокзала был замечательным дедушкой старой закалки, любил побеседовать по душам и боялся ходить в темноте. Ана частенько провожала его до самого дома и даже до прихожей, чтобы вручить дневной букет его румяной и робкой жене.
– Думаешь, её возлюбленный скоро приедет? – спрашивала жена начальника вокзала, когда за Аной закрывалась дверь. Тот растерянно качал головой и думал про себя, что тогда некому будет провожать его в темноте до дома.
Ана возвращалась на Весеннюю улицу с пустыми руками, напевая по дороге то детские песенки, то твист, и без труда попадала в дом, даже если забывала ключи – ведь дверь не была заперта. На кухне частенько оставался вкусный, не остывающий чай и куск черничного пирога, который фея поглощала на ужин, устроившись на подоконнике так, чтобы было видно притворяющееся дерево и кусочек звёздного неба. Старый дом так любил эти поздние ужины, он любил, когда пахнет пирогами и тёплые пальцы гладят его потёртые оконные рамы. Вы не поверите, но крохотный двор-колодец, в который днём редко проникал солнечный луч, ночью был залит лунным светом. Старый дом поплотнее прикрывал ставни, чтобы свет не беспокоил засыпающую фею, а притворяющееся дерево сбрасывало дневные листья, стараясь шуршать как можно мелодичней.
– Спит? – шептало оно.
– Спит, – скрипел в ответ дом вполголоса.
– Как ты думаешь, – кокетничало в ответ дерево, – кем мне завтра притвориться?
А фее уже снились сны.
Сказка о фее, которая видела сны
Дорожка к дому была, как и положено, посыпана жёлтым песком, а по бокам от неё кивали головками крокусы, как будто на дворе была не середина декабря, а какое-нибудь двадцатое марта. Окна в доме были распахнуты и пахло из них так, что любой, даже случайный прохожий, сразу бы догадался, что тут живёт самая настоящая фея. Кому же ещё, кроме феи, придёт в голову печь булочки с корицей и апельсиновым джемом в самый обычный будний день? А кто ещё может сушить мандариновые корки, разложив их тонким оранжевым слоем на крыше, или развесить на ветвях деревьев гирлянды настоящих леденцов и украсить входную дверь гроздями китайских колокольчиков?
Завидев издали случайных гостей, застывших на жёлтой дорожке, колокольчики звенели на разные лады, приглашая в дом.
– Заходите, что же вы медлите! Не стучитесь! – вторила им фея, высунувшись по пояс из окна кухни. – Только не наследите в прихожей!
После такого приглашения даже самые случайные прохожие, заглянувшие в садик полюбоваться на крокусы, с готовностью забывали о том, куда и по каким делам они спешили, открывали входную дверь, выкрашенную синей краской, и оказывались в прихожей. Сразу же становилось понятно, что в доме горит камин – там было тепло, в воздухе вился сладкий праздничный дух, а вдоль стены в два ряда выстроились разноцветные войлочные тапочки. Ах, нет ничего лучше, чем зимним вечером ходить в гости, где вас ожидают цветные войлочные тапочки! Ради этого стоит отменить поход в театр и срочное совещание на работе, и даже если вы собрались в дальнюю дорогу и несёте за плечами тяжёлый рюкзак, а в кармане – билет на поезд, стоит всё отложить на потом, переобуться в тапочки по размеру и тихонько пройти по длинному коридору на треск поленьев в камине и запах корицы и апельсинов.
– Располагайтесь, – сказала фея, хлопотавшая на кухне спиной к гостям. Спиной она поворачивалась вовсе не от недостатка вежливости, просто на дровяной плитке уже клокотал густо-красный глинтвейн, и часы с маятником пробили условленное время. В доме был заведён строгий порядок: зимой в первый час сумерек подавался глинтвейн, да такой крепкий, что кровь приливала к щекам и кончикам пальцев, и гости, совершенно забыв, что случайно оказались в доме феи, принимались болтать, после играть в шарады, съедали весь ужин и снова разговаривали, пока не наступало время спать.
Всего этого Лу, конечно, не знала. Она присела на краешек свободного стула, от смущения сложив перед собой руки, как за школьной партой. На столе, огромном дубовом обеденном столе, исцарапанном сотнями вилок и кое-где закапанном воском, царил весёлый кавардак: по краю стояли стаканы толстого стекла, только что вымытые, сверкающие каплями на пузатых стенках, горкой лежало старомодное столовое серебро с перламутровыми ручками и высилась гора фаянсовых тарелок из сервиза «Сцены крестьянской жизни» – если наклонить голову, то казалось, что крестьяне подмигивают друг другу и втайне подсмеиваются над феиными гостями. Венчала это великолепие трёхлитровая банка винных вишен, на треть пустая, но на две трети рубиново-полная, манящая и искушающая.
Как только Лу увидела эту банку, ей непреодолимо захотелось запустить туда руку, подхватывать пальцами липкие сладкие вишни и одну за другой отправлять в рот. Чтобы не смотреть на банку, пришлось смотреть по сторонам: на полки буфета с разноразмерными пузырьками и пучками непонятных трав, на грозди разноцветных кухонных полотенец с вышивкой, корзину с апельсинами и грецкими орехами, три одинаковые мисочки со свежими густыми сливками на подоконнике, швейцарские часы с маятником и кукушкой (кукушка давно уже вышла на пенсию и перестала объявлять время, но иногда выглядывала из своего домика из праздного любопытства), фарфоровые чашечки для чая и чашечки для кофе, медные кастрюли, огромный котёл для варенья, даже издали пахнущий сахаром, смородиной и абрикосами, и в спину самой хозяйке. Со спины фея казалась строгой: рукава тёмно-синего платья туго обтягивали её пухлые ручки, на шее змеился шнурок очков, а на талии красовался самый аккуратный, самый накрахмаленный бант кухонного передника, какой Лу только доводилось видеть.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 21
