То-то я удивилась: моё отражение в самом деле стало исчезать, сперва голова, потом всё остальное, и теперь я могла без помех рассмотреть зал.
Везде были расставлены диваны, кушетки, пуфы, кресла, банкетки, на которых с грацией герцогинь полулежали розы и вели между собой беседу. Их головки были окружены целыми водоворотами кружев. Розы беспрестанно пудрились большими пуховками, и их дыхание наполняло ароматом всё вокруг. Но самое занятное было вот что: они подзывали к себе высокие узкие зеркала, и те подбегали по их первому кивку. Розы подкрашивали себе губки, расправляли ресницы, а потом улыбкой отпускали зеркала восвояси. Те кланялись и бросались на следующий зов.
Как только бутон шиповника доложил о её превосходительстве, розы поднялись и выстроились перед ней шпалерами. Серозелинда, проходя мимо них, церемонно целовала ручки, которые они ей протягивали.
Я очень заважничала, видя, как нас встречают, и, поспевая вслед за лягушкой, то и дело приседала в реверансе, словно приветствия этих восхитительных созданий немножко относились и ко мне.
Миновав зал, мы уже собирались вступить в коридор, ведущий в Пещеру фиалок, как вдруг оттуда вылетел запыхавшийся дрозд с криком:
— Наконец-то, ваше превосходительство! Я уже полчаса вас ищу. Наша королева Флора спешно вернулась во дворец и требует вас к себе.
Лягушка побледнела, как полотно, и покачнулась на лапках.
— Но ведь её величество собиралась вернуться не раньше, чем через месяц… — прошептала Серозелинда. — Она поручила мне открыть сегодня прощальный бал фиалок.
— Похоже, что случилось нечто серьёзное, — подтвердил дрозд, — потому что настроение у королевы самое скверное. Говорят, что шайка каких-то девчонок оборвала нынче утром на лугу больше половины лютиков, только что прибывших на землю.
Тут я почувствовала, что у меня задрожали коленки. Лягушка, видимо, встревожилась не меньше меня; она мигнула мне и сказала дрозду так:
— Хорошо же! Доложите её величеству, что я иду.
Дрозд упорхнул; розы в большом волнении снова разбрелись по своим диванам, а Серозелинда увлекла меня в уголок и зашептала:
— Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы тебя обнаружили. Просто не представляю, что с тобой будет, если Флора узнает, что в её королевство проникла девчонка, — тем более, если то, что сказал дрозд, правда.
Говоря всё это, она достала из кармана своей туники миниатюрный золотой ключик и стукнула им в стену. Зеркальная панель отодвинулась, и за ней открылась железная лестница.
— Спускайся по этой лестнице, — продолжала лягушка. — Внизу ты увидишь старую яблоню, она покажет тебе дорогу к избушке тётушки Пшеницы. Пшеница — моя лучшая подруга. Она сама доброта, ты у неё спрячешься, а потом я за тобой приду и провожу тебя на землю.
Я с благодарностью расцеловала Серозелинду. Мне было грустно. Едва я ступила на лестницу, как зеркальная панель вернулась на место. Быть может, она отрезала меня от единственного существа, которое могло меня защитить!
Заблудилась
Какое разочарование: спустившись по лестнице до самого низу, я не нашла старой яблони!
Передо мной лежали три дороги. По какой идти?
«Если я ошибусь, это может стоить мне жизни», — вот как я подумала.
И внезапно меня охватил безумный ужас. Я побежала куда глаза глядят, словно за мной по пятам гнался пёс фермера Гильома. Через несколько минут мне повстречался цветочек, сидевший на краю канавы. Во мне шевельнулась надежда, я остановилась и спросила, превозмогая напавшую на меня икоту:
— Вы не знаете, где тут старая яблоня?
— Это моя мама! Её срочно вызвали во дворец к королеве, и я не знаю, когда она вернётся.
— Как обидно!.. Но, возможно, вы сумеете мне указать дорогу к избушке тётушки Пшеницы?
— Нет, я не знаю, где это. А почему бы вам не подождать? Мама, наверно, скоро вернётся. Если, конечно, не случилось ничего серьёзного…
При этих словах мне снова захотелось бежать. Но мчаться, не разбирая дороги, было, конечно же, опасно, и я, несмотря на всю свою тревогу, уселась рядом с цветком.
Он нанизывал росинки на стебелёк, снимая их с травы одну за другой, и предложил мне:
— Не хотите, чтобы скоротать время, сделать себе бусы?
— Спасибо, с удовольствием, — сказала я.
Но у меня так дрожали пальцы, что я просто не смогла низать бусы. Я хватала капли росы, однако они падали на землю, и я не могла понять, каким чудом цветок так ловко с ними управляется. Я ещё и не начала как следует, а у него уже были готовы бусы. Цветок заметил, что я дрожу от нетерпения, и, поскольку его мама всё не возвращалась, сказал:
— Знаете что? Потолкуйте с теми вишнёвыми деревьями, которые встретятся вам за поворотом. Они, наверно, знают, где избушка тётушки Пшеницы.
— Спасибо, — ответила я, — Пожалуй, я попробую.
И, попрощавшись, побежала дальше.
Как только вишнёвые деревья меня заметили, они подскочили ко мне и давай хохотать как ненормальные. Я взмолилась, чтобы они указали мне дорогу, но тут одно из деревьев заплетающимся языком возразило:
— Ах, тебе пшеничная избушка понадобилась? Ну, ты сперва дойди, как мы, до поросячьего визга!
— Но я не знаю, как до него добраться.
— Ещё чего! Не добраться, а набраться, иначе говоря, наклюкаться…
— Наклюкаться?
— В сосиску! Я же тебе о том и толкую…
Я почувствовала, что совершенно сбита с толку, и не понимала, о чём ещё спросить, но тут я заметила в руках у деревьев винные бутылки. «Вот незадача-то! Это же пьяные вишни!» — промелькнуло у меня в голове, и я уже хотела идти дальше, но та из вишен, с которой я пыталась вести разговор, сгребла меня в охапку и подбросила ввысь. Я бы наверняка сломала себе шею, но вторая вишня меня подхватила. Я надеялась, что она меня отпустит, но вместо этого она подбросила меня ещё выше. От страха я завопила, но вишни расхохотались ещё пуще и продолжали перебрасываться мною, как мячиком.
Когда меня, наконец, поставили на землю, я чувствовала себя так, будто меня избили палками.
Вишни сразу обо мне забыли и снова присосались к бутылкам, а я, заливаясь слезами, пошла дальше. Чуть погодя я набрела на четырёх одуванчиков, которые, сидя у колодца, играли в карты. Видя мои слёзы, они принялись меня утешать. При этом они оказались такими деликатными, такими ласковыми, что в конце концов я открыла им, что по совету госпожи Серозелинды разыскиваю избушку тётушки Пшеницы, чтобы укрыться от гнева самой Флоры.
