Когда детей не было дома, Сидни любил перед ужином пространно и довольно остроумно порассуждать о друзьях и знакомых, имея в качестве аудитории одну лишь собственную жену. Так бывало в самом начале их совместной жизни, когда Сидни был совсем новым человеком в Форт-Пенне и у них еще не было детей; затем, когда появились дети и их надо было рано укладывать спать, разговоры перед ужином сделались короче, но по прошествии времени все вернулось на круги своя, а в последний год аудитория на одного человека расширилась за счет их сына Альфреда, который обычно ужинал с родителями, а перед тем тихо заходил в берлогу и, не прерывая монолога Сидни, усаживался где-нибудь в углу. Мальчик (теперь ему было тринадцать лет) с интересом наблюдал за реакцией матери, смеялся, когда она смеялась, а на следующий день или через неделю или гораздо позднее повторял сказанное отцом.
Раздался стук в дверь, и в холле послышались чьи-то быстрые шаги.
— Альфредо или первые гости? — спросил Сидни.
— По-моему, ни то ни другое, — возразила Грейс.
— Миссис Тейт? — послышался женский голос. — Миссис Тейт?
Грейс встала и вышла в холл.
— А, это ты, Мэри, привет. Это Мэри Паккард, — обернулась она к мужу. — Что случилось?
Девушка лет восемнадцати, одетая в такую же медицинскую форму, как и Грейс, кивнула Сидни.
— Мистер Тейт, миссис Тейт, Кэтти Гренвилл стало дурно, и мы хотели спросить, нельзя ли привести ее сюда, к вам.
— Ну разумеется. А где она?
— В медпункте. Она может ходить. Сама дошла до палатки. Но миссис Тейлор велела спросить вас, нельзя ли Кэтти немного полежать. Наверное, перегрелась на солнце или что-нибудь съела.
— Веди ее сюда. С минуты на минуту будет доктор О’Брайан, он ее осмотрит, — сказала Грейс.
Мэри вышла, Грейс позвала горничную Луизу, и они пошли наверх приготовить помещение для заболевшей девушки.
Поддерживаемая с обеих сторон Мэри и миссис Тейлор, она появилась у дверей, в которые упиралась подъездная дорожка, в тот самый момент, когда на крыльцо поднялись Шофштали и английский офицер Смоллетт.
— У нас тут жертва, — пояснил Сидни. — Первая, что удивительно; я думал, по такой жаре будет больше. Хэм, Юдит, вы ведь знаете Кэтти Гренвилл? Похоже, она только что отрубилась, и Грейс укладывает ее в постель наверху. Насколько я понимаю, капитан Смоллетт, у вас нет большого опыта обращения с обморочными девицами? Заходите, прошу вас.
— Совсем напротив, мистер Тейт, — возразил Смоллетт. — Стоит любой девице увидеть мундир британского офицера, как тут же ноги подгибаются. Ха-ха-ха. Здорово было бы, коли действительно так. Но к сожалению, обморок случается далеко не всегда.
— Да бросьте вы, капитан, — вмешалась Юдит Шофшталь, — они глазами вас едят, я не видела, что ли?
— Увы, моя дорогая, боюсь, это ваш муж, полковник, притягивает девичьи взгляды.
— Нет, нет, не знаю уж почему, но ваши портупеи и ваши мундиры выглядят лучше наших, — сказал Хэм Шофшталь. — Мы получим такие портупеи только в Европе. Генералу Першингу они нравятся, а генералу Маршу нет.
— Что пить будете? — прервал их Сидни. — Юдит, у нас тут мартини водится, вы как?
— Не знаю, право, а Грейс пьет?
— Да.
— Что ж, в таком случае и я попробую.
— Капитан?
— Как насчет шотландского с содовой? Не слишком обременительно?
— Ничуть. Хэм?
— То же, что и вы, Сидни.
— Со льдом, капитан? — спросил Сидни.
— Ага, вижу, вы бывали в Англии.
— Дважды.
— Правда?
— По-моему, вы там провели медовый месяц, Сидни, верно? — спросила Юдит.
— Нет, просто у меня там есть родственники, я ездил навестить их еще до женитьбы.
— Но жить решили все же в старых добрых Соединенных Штатах, а, друг мой? — спросил Смоллетт.
— Но я же американец, капитан. Здесь мой дом. Ну что ж, господа, пусть враг будет повержен, за это?
— Хорошо сказано, — согласился Смоллетт. — Теперь, когда и вы, ребята, с нами, мы живо поставим на место господина Гогенцоллерна.
— Кого? A-а, кайзера, — сказала Юдит.
Все выпили. В холл вошла Грейс и, поприветствовав гостей, заговорила:
— Думаю, все будет в порядке. Бедняжка Кэтти, сейчас ей не столько больно, сколько неловко. Ей хочется побыть одной. — Грейс повернулась к Смоллетту. — Девушка входит в наш молодежный комитет, а мать у нее очень строгая, она не хотела, чтобы Кэтти вообще имела дело с этим фестивалем, потому что на лето миссис Гренвилл со всей семьей уехала из города, но девочка упросила ее разрешить остаться до завтра. Надеюсь, Кэтрин Гренвилл ничего не узнает, иначе на всех шишки посыпятся — на Красный Крест, на нас, на немцев, да и на англичан, коли на то пошло, тоже.
— Миссис Тейт, во мне можете не сомневаться, — поклонился капитан Смоллетт. — Если даже мне попадется эта… как вы ее назвали… миссис Гренвилл, слова не скажу.
Появились О’Брайаны, и, церемонно раскланявшись, Грейс обратилась к доктору:
— У нас возникло кое-что по вашей части, доктор. Ничего серьезного, но, когда я скажу вам, о ком идет речь, все станет ясно.
Доктор сразу же последовал за Грейс, и, пока их не было, подошли оставшиеся гости. Мужчинам были поданы напитки, дамы решили воздержаться. Вскоре вернулась Грейс с доктором О’Брайаном, и все вышли на крыльцо. Ужин прошел отлично, вслед за ним последовало охлажденное пиво, а там дошло время и до пиротехники. Капитан Смоллетт уехал спальным вагоном — ему надо было подготовиться к завтрашнему выступлению в Огайо; остальные гости, кроме Шофшталей, тоже рано разошлись по домам. Шофштали же пробыли еще час, и за это время успели вернуться и пожелать всем доброй ночи дети. Фестивальная публика рассеялась, один за другим гасли огни, вскоре под музыку «Как хорошо быть дома» кончились и танцы. Какое-то время еще доносились громкие голоса мужчин, перебравших пива, но потом и они умолкли, и на ферме наступила тишина. Сидя на крыльце, Сидни и Грейс увидели, как двое полисменов закурили сигареты и сдвинули шляпы на затылок.
— Верный знак, что все кончилось, — заметил Сидни. — Они всю ночь будут торчать здесь, на страже.
— Да? В таком случае пошли спать. Загляну только к Кэтти, проверю, как там она. — Сидни и Грейс двинулись наверх. Грейс зашла в гостевую комнату, а Сидни постелил постель. Он уже лежал в кровати, листая журнал «Эврибади», когда в спальню вошла жена.
— В чем дело? — спросил он. — Ей что, хуже?
Грейс остановилась посреди комнаты.
— Ей будет становиться хуже изо дня в день, и так до самого декабря. Она беременна.
— Беременна? Эта девочка беременна?
