Хождение в школу помогало мне избегать грязных притязаний моего дяди, и я не чувствовала стыда за своих родителей, которые ничего не предпринимали, чтобы помочь мне и облегчить мое положение в семье.
Я думаю, это заставило меня быстро повзрослеть. И когда я сдала выпускные экзамены, я твердо заявила, что буду поступать в университет далеко отсюда.
Я выслушала недовольное ворчанье по этому поводу. Где они возьмут деньги, чтобы оплачивать это, поинтересовался отец. Он волновался по поводу денег всю свою жизнь, это была его величайшая беда.
Почему я не могу остаться дома, пойти на курсы секретарей и присматривать за сестрой, спросила мать.
Моя сестра Джеральдина не нуждалась в присмотре, я ее научила, как ей следует вести себя в семье, и предупредила об опасности. Не случится ли со мной в большом городе чего-то плохого, спросил дядя Нейл, хотя я знала, и мои родители знали, что плохое могло случиться здесь, и гораздо быстрее, если бы я не поставила замок на дверь спальни.
Но я была гораздо тверже, чем все они думали.
Я действительно была достаточно взрослой для своих лет.
Я проживу, сказала я им. Буду работать, чтобы платить за жилье и обучение. Я девочка с золотой звездой. Я всесторонне развита. Я способна заняться чем угодно.
И я это сделала. Я приехала в Дублин за две недели до начала семестра и устроилась на квартиру, где жили еще три девочки. Я стала работать в кафе, где продавали ранние утренние завтраки, и это было очень удобно. Я успевала сделать всю дневную работу и подать горячий завтрак до того, как мне нужно было к десяти часам ехать на лекции. А потом я работала в пабе, от шести до десяти каждый вечер, и весь день у меня был свободен для учебы.
Из-за отвращения к дяде Нейлу и всему, связанному с этим, я не интересовалась парнями, в отличие от своих соседок, поэтому могла целиком посвятить себя занятиям. И к концу первого года я оказалась в числе лучшей пятерки из всей группы, что было успехом.
Я ничего этого не рассказывала, когда вернулась в Россмор. Никому, кроме моей сестры Джеральдины, потому что хотела убедить ее, что мы можем сами что-то сделать, если захотим.
Джеральдина, на мой взгляд, выглядела прекрасно, и она рассказала мне, что теперь вполне способна справиться с дядей Нейлом, громко, восклицая: «О, вы здесь, дядя Нейл, что я могу для вас сделать?», после чего он тут же ускользал. А однажды она сообщила всем, что навесила огромный замок на дверь своей комнаты.
А потом, в середине второго года моего пребывания в университете, случилось много плохого. У моей матери обнаружили рак, и оперировать было уже поздно. Отец в результате стал много пить и пил в одиночку каждый вечер.
Моя сестра ушла жить к младшей сестре моей подруги Гарриет Линч, чтобы спокойно учиться и быть подальше от дяди Нейла.
В это же время в Дублине сильно повысили плату за жилье. И тогда же я познакомилась с Кено, у которого был ночной клуб на узкой, мощенной булыжником улице, и он предложил мне танцевать в клубе. Я сказала, что это глупости, я не умею танцевать, но он ответил, что это не имеет значения. Я высказала опасение, что это может быть опасно — выставлять себя людям напоказ, а потом не позволять себя трогать.
Но у Кено для подобных случаев имелись вышибалы.
А потом умерла мама.
Да, это было ужасно, и я горевала, но никогда не могла забыть, что она была не очень внимательна к нам с Джеральдиной и оставила нас на произвол судьбы. Вскоре после похорон дядя Нейл, не спрашивая согласия отца, продал ферму, а Джеральдина была в таком отчаянии, что не смогла ходить в школу. Я подумала, что, если соглашусь на эти проклятые танцы, это будет означать, что у меня появится своя квартира в Дублине, я закончу университет, а Джеральдину помещу в одну из этих шестилетних школ, дающих аттестат об образовании, и смогу присматривать за ней. Поэтому я ответила Кено согласием и в чисто условных трусиках танцевала вокруг шеста каждый вечер.
Это было глупо. И тоскливо.
И музыка временами ужасно надоедала.
Но чаевые были огромные, а вышибалы знали свое дело, и в три часа ночи меня всегда отвозило домой такси. Господи, почему нет?
Я сказала Джеральдине, что работаю в казино, я — крупье, принимающий ставки, и что по закону она слишком мала, чтобы туда ходить, и все шло прекрасно. Но однажды вечером туда зашли, представьте себе, отец Гарриет Линч с друзьями и узнали меня. Они были в шоке.
Я подошла к их столику и сказала сладким голосом, что каждый зарабатывает на жизнь по-своему, как и развлекается на свой лад, и я не вижу никакой необходимости сообщать матери Гарриет Линч или дочерям в Россморе о характере их деловой поездки в Дублин. Они правильно поняли меня, а Кено сказал мне потом, что я самая яркая девушка, когда-либо работавшая в его стойле. Мне не нравилось слово «стойло». От него веяло выставкой скаковых лошадей или чем-то похожим. Но мне нравился Кено. Очень нравился. Он был очень вежлив со всеми нами, а занимался всем этим потому, что у него была очень бедная семья в Марокко, которую нужно было содержать. На самом деле он хотел быть поэтом, но за это не платили денег. Его маленькие братья и сестры не получат образования, если вместо работы в клубе он начнет рифмовать строки.
Я прекрасно его понимала.
Иногда мы вместе с Кено пили кофе — мои друзья из колледжа считали, что он немного рисуется. Он всегда говорил о поэзии, поэтому они принимали его за студента. И он никогда сознательно не лгал, хотя я заметила, что откровенным он тоже не был.
И он не рассказывал моим друзьям, будущим бакалаврам гуманитарных наук, что знает меня как девушку, танцующую почти обнаженной пять вечеров в неделю в его клубе.
Не говорил он этого и Джеральдине, которая теперь тоже училась в университете, но интересовалась моей так называемой работой в качестве крупье в казино. Я не заигрывала с Кено, и он не заигрывал со мной, но мы часто говорили о любви и браке, как это бывает при дружеском общении. Он скептически относился к мысли, что романтические отношения долго сохраняются. Его личный опыт говорил об обратном.
Он сказал, что любит детей, и у него действительно был ребенок, дочь, которая жила в Марракеше и воспитывалась бабушкой. Ее мать исполняла экзотические танцы в одном из его клубов. Так я впервые узнала, что у него есть и другие источники дохода, кроме того клуба, где я работала.
Но мы никогда не возвращались к этому разговору.
— Ты прекрасная девушка, Клэр, — часто говорил он мне, — настоящая звезда.
— У меня была золотая звезда в школе, — объяснила я, и он решил, что это просто замечательно.
— Крошка Клэр — золотая звезда! Бросай эти глупости насчет учительницы и иди в мой клуб навсегда, — стал упрашивать он.
Я объяснила ему, что именно ради того, чтобы стать учительницей, я и пошла работать в клуб. Хотя слишком велика опасность того, что меня увидят родители учеников.
