Но что-то внутри заставило девушку отодвинуться подальше.
— Ты настоящий эгоист. Там внизу тебя ждет мать, а ты даже не хочешь пойти к ней и пожелать ей спокойной ночи. Ведь она обожает тебя.
Билл беззаботно рассмеялся и провел пальцами по каштановым волосам Гейл:
— Что за вздор! Ей на самом деле все равно!
— Ты воспринимаешь ее любовь как нечто само собой разумеющееся.
— А почему нет? Разве это не так?
— В каком-то смысле так, но ведь это чувство не может быть односторонним.
— Но ведь с нами не так. Я даю тебе всю свою любовь.
— Но я не уверена, что ты не станешь заставлять меня подбирать за тобой вещи с пола. — Гейл показала рукой на валявшийся на ковре галстук.
Он снова рассмеялся:
— Но ведь мужчины не предназначены для уборки. Это женская работа.
Гейл почувствовала, как в ней нарастает раздражение.
— Не могу согласиться с тобой, что женщины созданы только для того, чтобы убирать за неаккуратными мужчинами. Полагаю, если ты сделал из своей матери рабыню, то ты постараешься и со мной поступать точно так же?
Улыбка исчезла с лица Билла. Он вдруг понял, что Гейл не отвечает на его ласки, а критикует его. А он очень не любит, когда его критикуют.
— Давай прекратим этот глупый разговор, — сказал молодой человек.
— Но, Билл… — Ее сердце забилось часто-часто. — Если тебе нравится бросать вещи на пол, это совсем не означает, что я их стану подбирать за тобой. Вот и все.
Несколько секунд он неподвижно смотрел на нее. На какую-то долю секунды ей вдруг показалось, что Билл схватит ее за руку и заставит немедленно все собрать с пола. Он был в ярости. Она была прекрасно осведомлена о том, каким темпераментом обладал Билл. Но Гейл не боялась. Она чувствовала лишь некоторое презрение.
Затем девушка вдруг подумала, что просто нелепо ссориться из-за таких вещей через неделю после свадьбы.
— Билл, дорогой, — проговорила она.
Молодой человек воспринял эти слова как сигнал к перемирию, притянул Гейл к себе, крепко обнял и страстно стал ее целовать.
— Не нужно говорить мне, дорогая, что я должен делать и что нет. Ты принадлежишь сейчас мне, и ничто другое не имеет значение.
Он протянул руку и щелкнул выключателем, комната погрузилась в темноту. Гейл почувствовала, как в нем клокочет ненасытная страсть. Да, это так похоже на него. Этот напор, эта неукротимость чувствовалась во всем. Настоящий ураган. И она принадлежала этому человеку, была его женой. Он казался ей привлекательным мужчиной. И он ее старый друг. Но тем не менее девушка теперь твердо знала одно — она никогда не станет его рабыней.
На следующий день Билл ушел в свой полк, и вчерашняя размолвка забылась. Но через три дня неприятности возобновились. Теперь уже в доме Патнеров.
Билл пришел на обед. Когда все поели, Перчинка отправилась к себе в комнату, отец и мать Гейл тоже занялись своими делами. В столовой остались только Билл, Крис и Гейл. Крис, как обычно, возился со своим любимым радио. Билл пошарил рукой в кармане и, не обнаружив там сигарет, сказал:
— Черт! Я забыл свои сигареты в плаще. Крис, не сгоняешь за ними?
Младший брат Гейл, сидевший со своим радио на полу, угрюмо посмотрел на Билла:
— Минутку. Я кажется, нашел Америку.
— Америка подождет, — покровительственно проговорил молодой человек.
— В таком случае ты тоже можешь подождать.
Гейл занервничала. Отношения Криса и Билла всегда были напряженными, и ей совершенно не хотелось, чтобы ее муж и брат окончательно разругались.
— Я принесу сигареты, — сказала она.
Ее молодой муж откинулся на спинку дивана и вытянул перед собой ноги:
— Как мило с твоей стороны, дорогая.
Крис Патнер проворно вскочил с пола:
— Какого черта Гейл должна бежать за твоими тухлыми сигаретами! У тебя, кажется, есть ноги. Почему бы тебе ими не воспользоваться?
Билл окаменел.
— Будь добр, не говори со мной в таком тоне, — резко бросил он.
— Иди сам за своими сигаретами, и нечего тут командовать. Хотя Гейл тебе и жена, но ей никто и никогда ничего не приказывал и не приказывает в этом доме.
— Крис! — вскрикнула Гейл, чувствуя, как краска заливает ее щеки.
— Думаю, ты будешь полной дурой, если станешь его дожидаться. Он просто ленивая свинья и разыгрывает тут из себя героя.
Билл Кардью вскочил со своего места. В его синих глазах промелькнул зловещий огонек, которого Гейл всегда так боялась. Ее вдруг охватил ужас, и она быстро-быстро заговорила:
— Послушайте, не стоит так ругаться из-за какой-то ерунды. Всего лишь из-за пачки сигарет!
— Оставь, Гейл, — зловеще прошептал Билл. — Кажется, твоему братцу очень понравилось фамильярничать со мной. Но я этого так не оставлю. Если он скажет еще хоть слово, я как следует отделаю его.
Кровь отлила у Криса от лица, его губы сделались мертвенно-бледными. Несколько мгновений он стоял неподвижно, сжав руки в кулаки. Затем повернулся к сестре.
— Если бы не ты, Гейл, я бы просто врезал бы ему как следует. И еще неизвестно, кто бы тут кого отделал, — сказал Крис. — Как ты только могла выйти за такого хама, не понимаю. Ведь так, как я, думают все…
— Крис! Замолчи! — попросила Гейл брата. Она была потрясена до глубины души этой сценой.
Крис резко повернулся и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Билл зло бросил:
— Если в следующий раз он попытается снова так со мной разговаривать, я как следует его вздую. Вы все миндальничаете с ним, а он всего-навсего испорченный щенок. Тебе бы следовало поддержать меня, Гейл.
Она все еще продолжала дрожать.
— Я всегда готова встать на твою сторону, особенно если Крис дерзит, но ты раздаешь команды направо и налево, как будто мы твои слуги. Почему бы тебе самому не сходить за этими проклятыми сигаретами?
— Так, значит, ты поддерживаешь своего братца?
— Совсем нет. Он был груб с тобой, потому что вышел из себя. Но он не сказал ничего такого, за что его можно было бы «отделать».
— Понятно! — холодно процедил сквозь зубы Билл. — Возможно, ты бы предпочла, чтобы я выполнял команды твоего шестнадцатилетнего братца?
— О чем ты говоришь! Я просто хочу объяснить тебе, что Крис ни в чем не виноват! А вот ты всегда пытаешься поставить его на место, причем на то, которое ты сам определил для него. У тебя для каждого из нас есть свое место. Ты неправильно себя ведешь, Билл. Ты не диктатор, и не стоит так обращаться с людьми.
Он, не шевелясь, смотрел на свою жену с маской неприязненного удивления на лице. Затем медленно проговорил:
