Не успел, однако, Чурьянов выйти, как в комнату стремительно вошел коренастый светловолосый парень в распахнутой куртке на меху.
— Вас по рации вызывают, — обратился он к врачу. — И диспетчер торопит, и милиция. Люба уже в машине. Ну как, все в порядке, можно ехать?
— Не совсем, Николай. Придется посетить ближайшую больницу, тут нам не очень-то рады.
— А чем эта плоха? — удивился вошедший. — Ведь время-то идет. У вас вызов, меня и Любу в милиции ждут.
Левашов отошел от окна, обернулся — видно, хотел что-то сказать, но не произнес, ни слова: перед ним стоял его однофамилец, водитель такси, который несколько часов назад подвез его к больнице. Где-то в его подсознании мелькнула надежда —: может, не узнает? Однако память у таксиста оказалась отличной. Он протянул Виталию руку, улыбнулся:
— Здорово, тезка, гора с горой… Вот довелось встретиться, второй раз за сутки. Нам без вашей помощи не обойтись. Сам ведь просил заезжать меня в любое время, если что случится.
— Так вы знакомы? — Пришедший в себя Чурьянов, уловил растерянность хирурга. — Впрочем, теперь это уже несущественно. Вот мы и заехали, Виталий Владимирович.
Стремительно распахнув дверь, он вышел из приемного покоя. Николай Левашов недоуменно осмотрелся по сторонам, пожал плечами и, кивнув однофамильцу, ответившему натянутой улыбкой, последовал за Чурьяновым.
10
До этого дня в милиции, исключая официальные поводы (получение паспорта, оформление и сдача водительских прав), Николаю уже доводилось бывать. Впервые еще в детстве. Шло тогда среди мальчишек соревнование, глупое и не совсем безобидное: попасть снежком в проезжающую грузовую машину, причем не в кузов, желательно в кабину. С легковушками они дела не имели, вероятно, из соображений бесперспективности поединка: и скорость велика, и окна в салоне закрыты. Двенадцатилетний Колька постоянно промахивался до тех пор, пока не сообразил, что целиться надо не в кабину, а с опережением метров за десять. Позднее, во время службы в армии, старшина их роты назовет подобное прицеливание упреждением, когда стреляющий обязан учитывать такие факторы, как движение цели, расстояние до нее, ветер и прочие условия. А тогда он дошел своим детским умом до упреждения самостоятельно и начал целиться в кабину за несколько метров перед грузовиком. С третьей или четвертой попытки успех пришел: он угодил снежком, влетевшим в опущенное стекло, прямо в лицо водителя мощного БелАЗа. Тот почему-то не выразил восторга от подобной меткости. Он догнал счастливого снайпера и отвез его в отделение.
На этом случае, закончившемся непедагогичным перегибом отца и слезами матери, его взаимоотношения с органами правопорядка прервались надолго. После окончания школы Николая призвали в армию, где он получил специальность водителя. Демобилизовавшись, Левашов устроился работать в ПМК, а года через два по совету приятеля перешел в таксопарк. Теперь он среди таксистов, несмотря на молодость, числится в ветеранах. Кого только не доводилось возить ему за эти годы! Как-то летним вечером остановил машину седой, но еще не старый мужчина с рваным шрамом, пересекавшим лоб. Однако, несмотря на дефект, его лицо чем-то притягивало к себе, возможно, взглядом пристальных голубых глаз, внимательно смотрящих на мир. Пассажир попросил показать ему город. Он оказался знаменитым московским режиссером, театру которого предстояло гастролировать здесь почти месяц. С билетами дела обстояли сложно, и вряд ли Николай попал бы в театр, если бы щедрый пассажир не одарил его контрамарками. Потом они с Верой долго вспоминали эти спектакли.
Второй раз в милиции он оказался, как сам считал, справедливо и за дело: Торопясь, он значительно превысил скорость, и его уже за городом задержал автоинспектор. Пришлось нести в ГАИ характеристику от Каштанова. Там ему «промыли мозги»: почти две недели по вечерам пришлось ходить на лекции, которые, к тому же, оказались платными. Потом заставили пересдать на права и записали в толстую алфавитную книгу. Как сообщили знатоки, эта книга — печально известный среди шоферов журнал автоинспекции. Теперь значиться ему там до самой пенсии: подобные документы уничтожаются лишь через двадцать пять лет!
… В милиции следователь долго, около двух часов, допрашивал Любу. Наконец, в половине четвертого ночи, он занялся Левашовым. За это время Николай успел отвести Любу домой, позвонить жене, потом съездить в УВД за дежурным судмедэкспертом. Милиции пришлось прибегнуть к помощи Николая, так как оперативные машины прочесывали ночной город в поисках второго преступника. Говорить жене о своем истинном местонахождении он не захотел, заранее предвидя реакцию: обязательно начнет волноваться, чего доброго, прибежит в отделение спасать мужа от беды.
Он вошел в небольшой кабинет, почти пустой, с двумя столами впритык. На одном стояла пишущая машинка, за другим сидел человек в штатском — средних лет мужчина в темно-сером костюме и кофейного цвета рубашке с галстуком в тон, несколько полноватый, с усталыми покрасневшими глазами на смуглом лице. Он протянул Левашову руку:
— Старший следователь по особо важным делам капитан Бондаренко.
Перед следователем лежал двойной лист бумаги с заголовком «Протокол допроса». Он заполнил анкетные данные на Левашова, попросил его расписаться внизу, где что-то говорилось об уголовной ответственности за ложные показания.
— Наши формальности, — словно извиняясь, пояснил Бондаренко. — Расскажите обо всем по порядку, Николай Николаевич. Удобнее начать с момента, когда вы отправились в рейс.
Левашов начал рассказывать, как он ехал на вокзал, как свернул в злополучный переулок, следя за тем, чтобы следователь успевал записывать.
— Вот тут давайте прервемся, — остановил его Бондаренко. — В этой части протокола, поскольку события непосредственно связаны с происшедшим, все должно излагаться подробно, во всех деталях.
Николай был взволнован, как и несколько часов назад, он словно бы вновь оказался перед старым домом. Ему даже послышался звук разбитого стекла, он вздрогнул, но оказалось — то звякнула от порыва ветра оконная форточка.
Бондаренко за время их беседы исписал мелким разборчивым почерком два двойных листа, то есть восемь страниц.
Из разговоров в милиции и со слов следователя Николай узнал, как было дело. Люба Снегирева около половины десятого зашла к бывшей школьной подруге Татьяне Дубовой за какими-то особенными босоножками, которые понадобились ей для новогоднего вечера. Золотистые босоножки, «под бронзовую краску», как назвала их девушка, принадлежали Любе, она надевала их редко, в особо торжественных случаях, а недавно одолжила подруге для подобного же случая, похода в ночной клуб.
Вскоре после того, как Люба появилась у Татьяны, к хозяйке пришли в гости двое веселых парней с гитарой. Эдик и Валентин, одетые по последней моде (кожаные загранкуртки, фирменные джинсы, финские кроссовки). Они оказались ребятами, о которых говорят «с ними не соскучишься». Оба работали на автозаправке «ЛУКОЙЛ», следовательно, были при деньгах.
