— Арыкова, у тебя что-то к носу прилипло!
А другой, прятавшийся от дождя под козырьком крыльца, немедленно подхватил:
— Отцепи крюк от подъемного крана, а то в землю уткнешься!
— Арыкова, на тебя птички покакали! Возьми платок, вытри морду.
Самым разумным для Гели было поскорее пройти мимо и скрыться за углом школы, ведь не побежали бы они следом. Так она обычно и делала. Но в тот день она почему-то обернулась, лишний раз продемонстрировав им свое некрасивое, облепленное мокрыми волосами лицо. И увидела, как Сережа смеется. До этого дня она не замечала этого ни разу, он как будто щадил ее, интуитивно чувствуя, что нельзя обижать некрасивую девочку, это против человеческих правил. А тут вдруг сам публично нарушил их…
Ее взгляд зацепился за другое лицо — красивой восьмиклассницы, что стояла с Сережей рядом, держась за его локоть. Это ради нее он так охотно демонстрировал свою жестокость, которую не осуждают девочки, если она обращена на других.
И что-то сломалось внутри, Геля ощутила это физически. Тот стержень, который позволял ей держаться все эти годы, перенося идиотские насмешки сверстников и неловко ускользающие взгляды взрослых, вдруг дал трещину. И она почувствовала, что просто не может больше так жить. Что ничего, кроме этих не прекращающихся унижений, не ждет ее впереди… Где бы Геля ни училась, куда бы ни уехала, она везде останется уродиной, которую приглашают в кино только для того, чтобы покрасоваться на ее фоне… Разве ради этого стоит жить?
Его смеющееся лицо, такое красивое, заслонило ей свет, и Геля шла вслепую, покачиваясь и спотыкаясь. Бог знает, что думали о ней прохожие? И почему среди них оказалась ее младшая сестра? Ленке ведь еще рано было в школу, до начала второй смены оставалось минут сорок, а жили они в двух шагах. Что погнало ее навстречу Геле в тот день? Судьба? Рок? Или это одно и то же?
Они с сестрой шли по разным сторонам улицы, Геля закрывала ладонью лицо, которая на самом деле не прикрывала ни ее слез, ни ее уродства. Но второго Ленка никогда не замечала, а слезы увидела даже через дорогу, не вовремя выглянув из-под зонтика, и громко закричала, никого не стесняясь, хотя обычно не срывалась на крик:
— Геля! Ты куда? Подожди меня!
Шарахнувшись от звука этого голоса, который Геля меньше всего хотела слышать именно потому, что (если уж она действительно собралась уйти из жизни, как решила в ту минуту) труднее всего ей было бы расстаться с Ленкой. О родителях она все чаще думала, как о врагах: это они произвели на свет такое чудище, способное еще и страдать. Но ее родная сестра ни в чем не была виновата перед ней. Даже в том, что родилась хорошенькой…
Но сейчас Геля не хотела ее видеть. Прощаться? Лить слезы? Нет уж, никаких мелодрам. Она никак не тянет на героиню этого жанра. И Геля резко махнула рукой, прогоняя Ленку. Но не оглянулась проверить: послушалась ли та? Отправилась ли своей дорогой дальше? Что ей стоило еще раз повернуть голову?
Когда сзади нее раздался пронзительный скрежет (Геля даже не поняла в первый момент, что это взвизгнули автомобильные тормоза), и послышался глухой удар, потом еще один, она непроизвольно остановилась, еще не осознавая, что эти звуки имеют какое-то отношение к ее жизни. Машинально она повернула голову, но увидела только людей, бегущих со всех сторон к столкнувшимся машинам, которые застыли на дороге, будто затеяли детскую игру «морская фигура, на месте замри!». Она подумала отстраненно: «Авария. Надо же, никогда не видела настоящую аварию». И уже хотела идти дальше своим горестным путем, но тут чей-то незнакомый голос произнес:
— Девочку сбили.
Вот тогда, в ту же секунду, ей стало ясно — кого имели в виду. И, проталкиваясь сквозь толпу любопытных, переставляя вдруг онемевшие ноги, Геля даже не надеялась, что погибший ребенок может оказаться не Ленкой, а другой малышкой. Ей не составило труда заглянуть поверх голов, чтобы увидеть знакомую красную куртку. Вычитав где-то, что водители рефлекторно реагируют на красное, мать всегда покупала младшей дочери одежду этого цвета, чтобы та не попала под машину…
Это красное, растекающееся под ногами, внезапно заполнило все пространство на мостовой, и Геля окунулась в горячее, тошнотворное марево, растворилась в нем со всеми своими глупыми горестями получасовой давности. Потом ей сказали, что она потеряла сознание, и приехавшим врачам «скорой помощи» пришлось возиться с ней, потому что Ленке помощь, как оказалось, не требовалась. Ссадины на коленях и ладонях сами пройдут…
Придя в себя, Геля закричала так, что фельдшер отшатнулась:
— Господи! Ты чего орешь-то?
Но разговаривать с ней Геля не могла. О чем вообще можно было теперь говорить? И зачем? Дышать, ходить, учиться, смотреть телевизор — зачем это? Если каждую секунду помнишь о том, что из-за тебя погиб самый любимый и близкий человечек в мире…
«Малышка моя», — Геля скорчилась от боли. Сестренка никогда больше не прижмется к ней теплым котенком, не прошепчет на ухо очередной секрет. Ленка никому, кроме нее, не доверяла своих смешных тайн. И свои первые стихи, захлебывающиеся ритмом, она прочитала только Геле. За ними последовали короткие рассказы про девочку, которая верила в чудеса. Напрасно верила…
Она любила зеленые яблоки и могла жевать их постоянно, оставляя огрызки, превращающиеся в скукоженные коричневые мумии, где придется. Геля безропотно собирала их и выбрасывала, никогда не делая сестренке замечаний. Подумаешь, великий труд! Зато Ленка так играла на скрипке, что даже отец, не признающий ничего, кроме футбола, садился слушать, и Геля несколько раз замечала, как он печально улыбался чему-то, вызванному к жизни этими звуками. Учитель музыки утверждал, что у малышки абсолютный слух и она может с ходу подобрать любую пьесу. В их комнате уже появились дипломы и грамоты, но Ленка нисколько не задирала нос. Ей просто нравилось дарить себе и людям музыку.
Книжки из библиотеки она приносила целыми пакетами, и утыкалась в очередную с самого утра, когда Геля собиралась в школу.
— Про уроки не забудь! — наставительно произносила старшая сестра, и Ленка кивала, делая вид, что слышит, но тут же забывала обо всем, а вечером частенько притаскивала двойки, чем расстраивала мать.
Геля вступалась:
— Теперь кругом пишут, что двоечники руководят нашим бизнесом, так что, может, ее хвалить надо. Еще всех нас кормить будет!
Ленка прикусывала губу, стараясь не расхохотаться. А когда мать выходила из комнаты, бросалась Геле на шею. Она до сих пор чувствовала кожей ее горячие ручонки…
— Геля, я тут! — внезапно услышала она перепуганный Ленкин голосок. — Меня не задавили!
Вот тогда Геля впервые узнала, что такое счастье…
А вскоре они собрались отметить юбилей матери, на который прилетел даже ее младший брат из Австралии. Дядя Володя, как они его называли, почему-то до сих пор так и не женился, хотя Геле казалось, что от желающих отбоя быть не должно. Ведь он выглядел настоящим западным бизнесменом, импозантным и ухоженным, уже говорившим по-русски с заметным акцентом. Ленка начинала хихикать, стоило дядюшке открыть рот.
