Выпустив в противника остатки магазина, я свалил двоих и рванулся к бронетранспортеру, присел, и за спиной взорвалась граната. Она упала в придорожную канаву, поэтому большая часть осколков ушла вверх, а мне досталась остаточная взрывная волна, и я полетел на дорогу.
Падение! Лицо соприкоснулось с пыльной дорогой, и я ощутил во рту солоноватый привкус крови. Сразу замутило, может быть, от контузии или от пыли, а затем меня вывернуло.
Все стихло, и я медленно, пошатываясь, поднялся. Хорош ведьмак, нечего сказать. В рвоте, крови и грязи, в правой руке автомат, а с левой ладони капает кровь. Видимо, в кустарнике поцарапался.
– Вы в порядке?! Господин поручик! Слышите меня?!
Голос Сойкина. Я отыскал его взглядом и обнаружил в броневике.
– Да… – прохрипел я.
– Уходить надо, господин поручик!
Нас осталось трое: мы с ефрейтором и один пехотинец. Бронетранспортер на ходу, управление простое, и Сойкин раньше был механиком. Поэтому он занял место водителя, а я, немного оклемавшись, нашел в кустарнике тела наших погибших солдат и забрал документы. Собирать трофеи и оружие не стал, не было времени. Что оказалось рядом, бросили в броневик и рванули куда подальше. Для начала по грунтовым дорогам-летникам, по направлению к Диверскому лесу, который находился от нас в двадцати километрах.
Мы поступили так по наитию, не сговариваясь. Просто устали прятаться, а небольшая победа над ромеями пьянила. Вот мы и помчались напролом. Авантюра, конечно. Но нам повезло.
Вражеские патрули бронетранспортер не тормозили, принимали нас за своих. И на рассвете, добравшись до окраины Диверского леса, мы соединились с более крупным отрядом из 4-го армейского корпуса. Правда, сначала нас приняли за ромеев и едва не влепили в борт броневика заряд из РПГ, но все обошлось. В первую очередь потому, что офицер, который командовал заслоном, узнал меня. Вернее, Видова. Звали его Дементьев, а чин у офицера казачий – есаул, и он, как и покойный Стойко Видов, был из группы полковника Марьина. Поэтому, как только разобрались, кто мы, он подскочил ко мне, обнял за плечи и спросил:
– Ты как выжил, поручик?
– Повезло, – ответил я.
– А я уж думал, что все – конец тебе. Мина рядом с тобой упала.
– Да, – согласился я с ним и прикоснулся к голове. – Контузило меня, и я сознание потерял, а потом оклемался и в кустарник уполз. Там окончательно в себя пришел и солдат встретил.
– Везунчик. – Есаул кивнул и потянул меня в глубь леса. – Пойдем, поручик. Надо тебя врачам показать.
5
Я проснулся от того, что услышал плеск воды, а потом ворчание есаула:
– Чистоплюи, мать их… Господа-офицеры в белых перчатках… Честь… Дураки… Когда уже начнете понимать, что война идет…
– Василий Григорьевич, – вылезая из тени дерева, обратился я к Дементьеву, – ты чего ругаешься?
Он стоял на коленях возле ручейка, обернулся, и я заметил, что его руки в крови.
– Понимаешь, Стойко, – есаул продолжил смывать кровь, – солдаты пленных взяли. Двух наемников. Оба из Восточного легиона. По-словенски они не говорят, но у нас многие офицеры турецкий и ромейский язык знают. Ты вот знаешь?
В голове сразу мысль: «А вдруг это проверка? Знал покойный Стойко Видов иностранные языки или нет? Скорее всего, знал, все-таки образованный человек из приличной семьи. Но я их не знаю. Поэтому надо отвечать уклончиво».
– Немного, – пожал плечами я и спросил: – Так в чем дело-то?
– Я начал допрашивать турка, и делал это, как привык, то есть сразу его ломал. А эти чистоплюи, горе-переводчики, хай подняли. Говорят – негуманно я поступаю, против чести и законов. Ну и как это назвать? Мы в окружении, информация нужна, а они запрещают мне из пленных сведения выбивать.
– И что дальше?
– А ничего. Пришел полковник Семерня и приказал оставить пленных в покое. Я все исполнил, и он сам с ними беседу начал. А они разговаривать отказались, и полковник знаешь, что сделал?
– Что?
– Утерся.
– Крепкие пленники попались, с гонором.
– Не в этом дело, Стойко. Просто они поняли, что их мне не отдадут. А еще они уверены, что мы недочеловеки и кругом ромеи, которые смыкают колечко и скоро их вытащат. Поэтому вскоре нам конец.
– Я понял, Василий Григорьевич.
Есаул продолжал умываться, а я встал и осмотрелся.
Кругом Диверский лес, объявленная заповедником древняя чащоба с несколькими грунтовыми дорогами, и отряд, к которому мы примкнули, медленно двигаясь на север, разбил лагерь. Время – полдень. Нас здесь две роты, и командует этим сводным отрядом полковник Семерня, начштаба мотострелкового батальона 16-й МСД 4-го армейского корпуса. Скажем прямо – не самый лучший военачальник. Сначала в лобовом бою под Белыми Ключами, где почти полностью полег его батальон, отступил без приказа. А теперь ведет нас непонятно куда, и часть солдат из его подразделения имеет намерение при первом же удобном случае сбежать. Я об этом знал, успел послушать ночные разговоры мотострелков и пехотинцев, которые в темноте принимали меня за своего брата-солдата. Однако я никого сдавать не собирался.
– Слышь, Стойко. – Есаул подошел ко мне и бросил по сторонам настороженные взгляды.
– Что, Василий Григорьевич?
– Уходить надо, а то пропадем мы с этим Семерней. Он дурак, не понимает, что на месте стоять нельзя, ждет приказов, а их нет. Какие приказы, если командование о нас не знает, а в отряде нет нормальных радиостанций. Бред! Так что нужно подумать о себе.
– Я не против. Когда уходим?
– Как стемнеет, колонна двинется в сторону Угарово. А мы отскочим в сторону и пойдем мимо Каленовки, форсируем речку Живинку и вдоль нее потопаем на Сарматовск. Как тебе мой план?
– Не самый плохой. – Вспоминая карту местности, я пожал плечами и добавил: – Куда ты, Василий Григорьевич, туда и мне дорога.
– Вот и ладно. Начинай собираться. Посмотри, где и что есть. А я с разведчиками поговорю, они тоже Семерней недовольны.
– Понял.
Мы разошлись, и я, повесив на плечо автомат, немного прогулялся. Дошел до броневика, который мы отбили у ромеев, и убедился, что он под охраной. Больше в группе полковника Семерни бронетехники не было. Есть пара минометов на возах с ограниченным боезапасом и несколько старых станковых пулеметов «Жнец». Больше ничего, все потеряли при прорыве из Борисова.
После обхода вернулся к своим вещам, которые, как ни странно, никто не украл. Народ кругом незнакомый, из разных подразделений, и на рюкзак с моими припасами могли покуситься многие. Впрочем, я не прав, не могли. Неподалеку Сойкин, и он за моим барахлом присматривает. Хоть и определили его под начало другого офицера, но ефрейтор, уверовав, что я профессионал, в мою сторону посматривает.
