— Ну, почему же? Он мне и еще кое-что добавил. Я, правда, не поверила, отнеся его слова к обычной адвокатской любезности. Например, то, что ты, возможно, влюблен в меня, как юный студент в красавицу курсистку. Извини, это не мои, а его слова.
— А знаешь, — задумчивым голосом заметил он, — этот адвокат сразу показался мне очень умным и проницательным человеком. И теперь я уже уверен, что он сумеет докопаться до первопричин…
— Я бы тоже хотела этому верить… Ну, что ж, хорошо, я получила от тебя ответ. А скажи, Петер, я сильно нарушила бы твои планы, если бы попросила тебя навестить меня сегодня?
— Неужели, милая, ты готова простить?!
Режиссер воскликнул, как показалось Инге, с несколько излишним пафосом. Но она тут же оборвала свои мысли: нельзя же быть въедливой и отвратительной до такой степени! Режиссер — ведь тот же артист! Ну, так он жизнь воспринимает! И как можно от него требовать чего-то иного?
— Не знаю, как насчет «простить», но… буду тоже честной. Я по тебе соскучилась.
— Когда я могу быть у тебя, милая моя? — почти перебил он ее.
— Сейчас я отправлюсь в адвокатскую контору, мы договорились с этим Дорфманисом. А сколько времени займет беседа, не знаю. Но думаю, что окажусь дома раньше, чем ты подъедешь. На всякий случай, те твои ключи от квартиры будут лежать в почтовом ящике, внизу, полагаю, ты еще не успел забыть мой номер?
Вот сказала и подумала, что зря пытается язвить, он же все объяснил, и немедленно получила легкий щелчок по носу от него:
— А у тебя разве нет сегодня дополнительных занятий английским?
«Ах ты, сукин сын! — хмыкнула про себя она. — А впрочем, это же обычная их пикировка, ничего серьезного и обидного, зато разжигает…»
— Представь себе. Кто-то «настучал» моему студенту о тебе, и он категорически отказался от продолжения занятий со мной. Чем нанес непоправимый ущерб моим финансам. Что, съел?
Боже, каким счастливым голосом он захохотал!
— Я все понял! Лечу, дорогая!
Глава вторая
САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
На столе стояла раскрытая коробка с тортом. Если не с самым большим в Объединенной Европе, то уж в Риге — это точно. Вернувшись домой и не обнаружив в почтовом ящике ключей, Инга усмехнулась и почувствовала, как где-то под сердцем разлилась теплая волна. Она позвонила в свою дверь и машинально толкнула ее: дверь была открыта. В квартире стояла тишина. Инга вошла в комнату и ахнула, увидев посреди стола это художественное чудо, произведенное из кремов, безе и разнообразных засахаренных фруктов. Фантазия кондитеров была, конечно, на недосягаемой высоте.
— Ну и?.. — громко произнесла она, не увидев в комнате никого.
Услышав шаги, обернулась: из кухни вошел Петер, элегантный, как… герой-любовник, и в руках у него были открытая бутылка шампанского и два бокала.
— Мне показалось, что для начала… — начал он, но Инга забрала у него бокалы с бутылкой, небрежно поставила на стол и вдруг припала к его груди с такой отчаянной силой, что его качнуло, едва удержался на ногах.
— Ты — мерзавец, ты — сукин сын, — словно в горячке, шептала она, уткнувшись лицом в его грудь. — Я же устала без тебя! У меня все горит без тебя!.. Неужели ты не понимаешь?!
Торт так и остался на всю ночь нетронутым, а из бутылки благополучно испарялись пузырьки невыпитого шампанского. Громко гудел большой напольный вентилятор, пытаясь разогнать духоту, на кухне, в сетевом приемнике, играла какая-то музыка. Но все эти звуки ровным счетом ничего не значили, их никто не слышал, поскольку в горячей темноте квартиры могли иметь значение для постороннего слуха и восприятия лишь тягучие, стонущие вздохи, свидетельствующие о том, что, по крайней мере, уж двоим-то под этим небом совершенно точно ни до чего и ни до кого не было дела, — кроме как до самих себя…
— Что бы ты делал, если бы я не позвонила? — с трудом отрываясь от его губ, прошептала она.
— Сам бы пришел. Я уже решил для себя окончательно. Пришел бы и стал на колени перед дверью, и ждал, пока ты не простишь меня. Ты так хлестко дала мне по морде, как никогда и никто не делал этого… Со мной что-то произошло… чрезвычайно важное.
— Да, я чувствую, ты сегодня какой-то новый… Я не знала тебя такого…
Они торопились так, будто опаздывали на уходящий навсегда поезд. И только под утро достигли своей конечной остановки, совершенно выдохшиеся во время долгого пути и лишенные возможности осознать, что же на самом деле с ними произошло. Ведь бурное примирение — то же отчаянье, только с обратным знаком, а общее заключается в том, что и там, и там человек срывается с тормозов…
Петера, конечно, куда больше, чем Ингу, мучило осознание своей косвенной вины в происшедшей истории. Он совершенно искренне сказал ей об этом. А потом он хотел узнать, что рассказала она адвокату, чтобы быть, в свою очередь, готовым к его следующим вопросам. А о том, что они будут заданы, у него не было сомнений. Поэтому хорошо бы не путаться. Он так и объяснил ей. Но не потому, что чего-то боялся, а лишь ради того, чтобы не запутать само расследование. Ведь он многого не знал, отсутствуя в театре в течение месяца, в частности, и того, почему именно такой опасный для себя способ похудения избрала Лора. Петер до этого момента называл актрису безличным местоимением «она», но теперь, словно вспомнив ее имя, невольно подумал, что опять совершил ошибку.
Инга каким-то странным взглядом уставилась на него, едва заметная усмешка тронула ее губы, и она спросила:
— Ты уже забыл ее?
«Интересный вопрос, с подковыркой, подумал он. — Скажешь: забыл, — какой ты после этого мужик? А скажешь: не забыл, — тогда чего ты у меня делаешь?» И он решился на чистую правду, какой бы она ни была опасной для него в отношениях с Ингой.
— Ты ведь не читала моей пьесы, дорогая, — начал он. — А это не совсем Шекспир. Хотя герои и его, но они перенесены в наши дни. И ситуация, сама по себе, тоже близкая, но… есть свои особенности, как ты понимаешь. Тот же свирепый и любящий, но безжалостный Отелло, тот же мерзавец, в общем, Яго и та же чистая и непорочная, на первый взгляд, Дездемона. Но Отелло в новом, моем, прочтении — крупный банкир, а Яго — недавний банковский служащий, заставивший Дездемону покорно пасть не только перед его физическими данными, скажем так, но и под его угрозами и шантажом. Спасая мужа, она идет на этот ужасный свой подвиг, она даже помогает Яго завладеть частью капитала своего мужа. Но самый главный нерв спектакля заключается в том, что падение ее происходит не за кулисами, а прямо на сцене, на глазах зрителя! И от этого в атмосфере спектакля появляется безумная напряженность. Действие накаляется! И когда правда вскрывается, и между Отелло и Яго вспыхивает непримиримая вражда, при которой каждый из них пытается устранить соперника, но у них ничего не получается, им остается только один выход. Да, кошмарный, да, мерзкий, но такой естественный в сегодняшнем мире. Ради сохранения единства банковского бизнеса, им обоим придется пожертвовать Дездемоной. Теперь ты понимаешь, в чем фишка, как говорит наш молодой зритель? И почему мне весьма подходила на роль главной героини именно Лора? С ее статью, внешностью, безмерным и именно современным сценическим обаянием! Одного было излишне много — форм телесных. Ты представь себе на минуточку обнажающуюся на глазах зрителей Лору, представила? То, что в ней было совершенно изумительно и неповторимо в постели, можешь мне поверить, на сцене выглядело бы пародией на истинную красоту. Она просто обязана была подобрать свое тело… Чтоб оно выглядело вот, как… у тебя! — он медленно и со сдержанной страстью погладил горячей ладонью высокое бедро и крутой изгиб талии Инги, лежащей на боку. — Ты — идеальная Дездемона. В моем видении.
