Аббат приказал сделать для реликвии специальную позолоченную шкатулку, которую поместили в богато украшенный ковчег на алтаре часовни Святого Распятия, в стороне от главного нефа аббатства. Сначала реликвию превозносили, как самое главное приобретение аббатства, но очень скоро она оказалась в немилости, потому что паломникам и калекам, молившимся перед ней, не только не становилось лучше, но, напротив, делалось намного хуже. Через несколько лет реликвии стали избегать, особенно после того, как поползли зловещие слухи о проклятии. Их распускали рыцари и солдаты, возвращавшиеся из первого крестового похода, в особенности новообращенные тамплиеры. Архивариус сказал Бландусу, что теперешний аббат собирается переделывать часовню и хочет либо спрятать реликвию в самый дальний угол крипты, либо и вовсе отослать ее в Рим, чтобы там распорядились ею, как считают нужным.
Роберт Бландус шел через Аквитанию и Анжу в порты Ла-Манша. После осенних поисков реликвий далеко на юге, в Сантьяго-де-Компостела, в Испании, он собирался вернуться домой. Он заглянул в Фонтревол на всякий случай — вдруг подвернется какое-нибудь дельце, может, попадется один из торговцев реликвиями, решивший попытать удачу и продать что-нибудь в знаменитое аббатство. Он следовал своему обычному методу — порыскать, подкупить какого-нибудь служку, знакомого со всеми местными сплетнями, и вдруг так удачно наткнулся на архивариуса. Внимательно выслушав его, Бландус нанял в плохонькой таверне головореза, чтобы тот украл для него реликвию — боковая часовня несколько раз в день оставалась совершенно пустой.
Вор с легкостью вскрыл ковчег своим кинжалом и вытащил позолоченную шкатулку. Могли пройти дни и даже недели прежде, чем кто-нибудь обнаружит, что заброшенная реликвия пропала, а если верить церковнику, власти аббатства, вероятно, вздохнут с облегчением. Нелюбознательный вор, не открывая шкатулку, быстренько отдал ее Бландусу, получил свое вознаграждение, и к сумеркам Бландус уже ушел далеко на север. Он все время был настороже, опасаясь погони, но добрался до Сен-Мало без происшествий, а там продал свою клячу и сел на корабль, идущий в Англию.
Бландус снова улегся на соломенный тюфяк и с удовольствием представил себе, как вернется домой к жене, в Солсбери, продаст все найденные реликвии и на выручку спокойно проживет целую зиму, чтобы весной снова пуститься в странствие.
На рассвете Бландус отправился в путь, купив парочку пирожков с бараниной и небольшую буханку хлеба в одном из ларьков на Хай-стрит в Топсхеме. Он шагал и завтракал, давно привыкнув к долгим пешим путешествиям — не было никакого смысла торговаться из-за пони по эту сторону пролива. Бландус направлялся в Гластонбери в соседнем графстве Сомерсет, чтобы оттуда повернуть на восток, домой, и не особенно спешил. До заката он прошел не меньше пятнадцати миль, хотя осенние дни сделались короткими. На постоялом дворе он справился о самом коротком пути, и неразговорчивый трактирщик объяснил ему, как дойти до Хонитона, а дальше он дороги не знал. Шкипер говорил, что ближайший ориентир — деревня Клист Сент-Мэри, и примерно через час Бландус прошел через крохотную деревушку, имение в которой принадлежало епископу Эксетера.
На дороге за деревушкой, как обычно, было полно народа: пастух гнал стадо коз на рынок, старуха тянула на веревке свинью, группа паломников в широкополых шляпах возвращалась из Кентербери. Мимо прогрохотала повозка с запряженным в нее быком, до краев полная турнепсом, а потом дорога опустела и завернула в густой высокий лес. Восточный ветер срывал с деревьев пожелтевшие листья. Это не могла быть настоящая чащоба, потому что сразу за спиной по обеим сторонам дороги взбегали вверх по склону холмов полоски полей деревни Клист Сент-Мэри, и все-таки лес был вполне солидный, словно западное продолжение лесов, раскинувшихся на мили на восток в сторону Оттери Сент-Мэри и Сидмаута.
Роберт Бландус не считал себя впечатлительным человеком и привык бродить в одиночку по дорогам многих стран. Меча у него не было, но он всегда ходил с крепким посохом, в основном служившим ему для опоры. Он считал, что простой коробейник вряд ли заинтересует разбойников с большой дороги, хотя предпочитал, если возможно, странствовать в компании.
Сегодня никто не шел в ту же сторону, что и он, и Бландус шагал среди деревьев, не испытывая никаких мрачных предчувствий и размышляя о том, как будет торговаться в аббатстве Гластонбери, чтобы получить за свою примечательную реликвию хорошую цену. Поэтому для него оказалось настоящим потрясением, когда в зарослях у дороги что-то зашуршало, и прежде, чем он успел повернуться, его крепко схватили сзади и жестоко швырнули на землю. Он успел заметить две оборванные фигуры, вцепившиеся в лямки его дорожного мешка, взмахнул посохом и сильно ударил одного по плечу. Завопив от боли, головорез поднял дубинку, сделанную из кривого сука, и опустил ее на голову Бландусу. Он сыпал проклятьями и наносил все новые и новые удары, а когда торговец лишился чувств, несколько раз сильно пнул его под ребра и в живот. Вытащив большой мешок и сорвав с пояса суму, оба разбойника исчезли за деревьями, оставив раненого на дороге.
Вероятно, где-то на небесах — а, может быть, в аду — дух магометанина Барзака с удовольствием отметил, что его проклятье по-прежнему действует отлично.
Высоко в узкой башне сторожки, в эксетерском замке Ружмонт, сидел в тесной, продуваемой всеми сквозняками комнатке коронер графства. Он с трудом произносил латинские слова, написанные на полоске пергамента, по которому коронер водил костлявым пальцем. Сэр Джон де Вольф учился читать, а в возрасте сорока лет это очень утомительно. Его клерк, бывший священник Томас де Пейн, сидел с другой стороны грубо сколоченного трехногого стола, который вместе с двумя табуретками составлял всю мебель в комнате, которую с ворчанием предоставил им шериф. Томас исподтишка следил, как хозяин с трудом читает, неправильно произнося слова, и жаждал помочь ему вместо тупого викария, так плохо обучавшего коронера. Клерк, бывший когда-то наставником в кафедральной школе Винчестера, читал бегло и был талантливым каллиграфом, поэтому ему было так мучительно видеть, что сэр Джон слишком медленно продвигается вперед, но он понимал, что гордость мешает коронеру обратиться к нему за помощью.
На подоконнике напротив стола сидел настоящий гигант и смотрел на улицу сквозь незастекленную прорезь окна, в которой стонал холодный ветер. Его рыжие волосы походили на разметавшийся в бурю стог сена, и у него были огромные обвисшие усы того же ржавого оттенка. Гвин, корнуоллец из Полруана, был спутником и товарищем де Вольфа почти двадцать лет, в походах от Ирландии до Святой Земли. Когда крестоносец года два назад, наконец, вложил свой меч в ножны, Гвин остался с ним, как охранник и служащий коронера. Он опустил ломоть хлеба с сыром, который жевал, и уставился ярко-синими глазами на дорогу, идущую от Хай-стрит до подъемного моста у сторожки.
— По Кастл-стрит скачет какой-то парень, словно дьявол наступает ему на пятки, — объявил он на своем корнуоллском кельтском, на котором всегда разговаривал с коронером, чья мать была валлийкой; от нее тот и научился этому языку.
— Почему ты не можешь разговаривать цивилизованно, а не на этом варварском наречии! — прохныкал клерк по-английски. Он был коротышкой, и такие превосходные мозги оказались заключены в весьма жалкое тело. Маленький, горбатый, хромоногий, с узким, словно прищемленным лицом и срезанным подбородком… То, что его лишили духовного сана из-за того, что он якобы приставал с непристойными предложениями к ученице в Винчестере, сделало его не самым приятным человеком на свете. Гвин, не обращая на него внимания, смахнул с усов хлебные крошки и снова обратился к Джону де Вольфу.
