– Если мне не изменяет девичья память, – тотчас подхватывает следак, – дочка Папы Римского славилась тем, что травила своих любовников пачками.
– В том-то и суть. А откуда карапет знал, что красавец отравлен? Не оттого ли, что сам его и угрохал?
– Так-таак, – тянет он. Теперь в его глазенках, похожих на две оспинки, козликом скачет неудержимая радость. – Уже кое-что. Впрочем, это надо еще проверять и проверять. – И доверительно сообщает: – А ведь мы подозревали деваху – ту, что была вроде официантки, бокалы с вином на подносе таскала, а потом валялась в ногах у покойника, ревела как оглашенная. Ее дед, между прочим, тоже на этой тусовке расслаблялся.
– Уж не тот ли, что нализался до офигения?
– Он самый. Стихи какие-то орал. Про… – кудлатый сует нос в пока еще тощую папку с материалами дела, – дожа и догарессу. Начитанный старикан. Художник. Что касается девчонки, то ее история стандартная. Втюрилась в ныне покойного красавца, а он попользовался, ширинку застегнул и отправился дальше к сияющим вершинам бизнеса. Деваха от несчастной любви с собой пыталась покончить. Так что и у нее, и у деда-художника были мотивы отправить бизнесмена в рай, а может, в какое другое место. Кстати, эту девчонку я вызвал. – Отдернув рукав кургузого пиджачка, он мельком глядит на часы. – Ага, она по идее уже здесь.
И точно, когда выхожу в коридор, замечаю крепкую деваху в красной куртке. Теперь она без маски. Заурядное широкое лицо, такое, кажется, и запомнить-то невозможно. Она направляется в кабинет кудлатого, и я ловлю ее взгляд, напряженный, испуганный и злой. У меня екает сердце. Не могу назвать себя прорицателем, но интуиция меня подводила редко. Так вот, я почему-то уверен, что с этой девочкой еще встречусь. Только когда и где?
* * *
5 мая. Суббота. Логовище закоренелого холостяка. За давно не мытым окном голубое небо с акварельными тучами и деревья в светло-зеленом дыму. Белеет яблоня. День холодноватый и чистый.
Осторожно ступая узкими длинными ступнями в черных продранных носках, худой, узкоплечий, слабогрудый и вечно нечесаный Севка Башмакин (партийная кличка Шуз) вносит две дымящиеся чашки. Несколько минут молча смакуем черный кофе. Это ритуал. Я бы предпочел пиво, но Шуз – редчайший экземпляр мужской половины человечества – божественный пенистый напиток на дух не переносит. Наконец он нарушает блаженную тишину:
– Партейку?
Садимся за компьютер – и восемь партий из десяти выигрывает поганец Шуз. В крестики-нолики мы режемся с пятого класса, причем успех постоянно на его стороне. Выпиваем еще по чашке кофе с сухариками. Свежий хлеб Шуз принципиально не ест, засушивает, и по этой причине уже лишился четырех зубов.
– Какие новости из мира сыска? – интересуется он, с ужасающим треском грызя сухарик.
– Рутина… Впрочем, имеется одна довольно миленькая историйка.
– Повествуй, – требует Шуз.
– Как-то заявился в мой офис мужик – мордатый, со светлыми свиными глазками. Слова вворачивал в меня, как шурупы: «Мне не нужно знать, есть ли у жены хахаль. Я и так знаю, что есть. И кто он, тоже знаю. Дело в другом. В их отношениях напряг, носом чую. А я не хочу, чтобы они расставались».
Много чего мне доводилось слыхать от своих клиентов, так что удивить меня нелегко, но этот хряк сумел. «Зачем это вам?» – спрашиваю. – «Затем, что пока она со своим полюбовником кантуется, я спокоен. А если разбегутся, станет искать другого. А как новый себя поведет, еще неизвестно». – «Почему бы вам с ней не разбежаться?» – задаю резонный вопрос. – «Люблю ее, стерву!» – и в голосе его хрустально зазвенела слеза.
Под вечер следующего дня я заявился в офис хряка, где он представил меня своему заместителю, который при случае замещал шефа и на трудовом фронте, и на личном: он-то и был любовником хряковой супруги. Ничего не скажешь, в нем был шарм. Крупная голова, густые и даже на вид жесткие седеющие волосы, зачесанные волосок к волоску, волевое лицо. Если бы парень не говорил «ложить», можно было подумать, что он закончил Кембридж. Видно шеф держал его для охмурения клиентуры.
По легенде я был представителем сверхбогатой фирмы из столицы. Хряк поручил заму меня развлечь, и тот немедля принялся исполнять указание начальства, выпрыгивая от усердия из штанов. Первым делом усадил в свой «ситроен» и повез на экскурсию по моему родному городишку. Знал он город неважно, я бы и показал гораздо больше и рассказал куда занимательнее. Потом отправились в ресторан. Тут уж я перехватил инициативу и заявил, что располагаю информацией об одном классном местечке.
И доставил его в кабак средней руки. Здесь было шумно и пьяно, а сигаретный дым стлался над головами вроде знаменитого английского смога. После нескольких рюмок подопечный слегка окосел и размяк. Задавая вскользь наводящие вопросы, я выведал, что хрякина вторая половинка ему поперек горла. В то же время – об этом я догадался уже сам – природная трусость мешала порвать с ней окончательно. Если босс выкинет его из фирмы – прощай «ситроен» и прочие приятные мелочи комфортной жизни. В общем, он с радостью бы расстался с опостылевшей любовницей, но так, чтобы без последствий, по-джентельменски.
В самый разгар веселья к нам подсели две дамы. Одну я знал, потому что сам ее пригласил. Это была широко известная в определенных кругах Зинка-пулеметчица, славившаяся неукротимым темпераментом. Не всякий мужик выдерживал с нею ночь. Вторая барышня была Зинкиной подружкой. Мой подопечный тотчас запал на Пулеметчицу, а мы с ее подругой деликатно удалились. (Не блести так возбужденно очками, Шуз, на улице я с этой девкой расстался. На мясо, да будет тебе известно, не кидаюсь.)
Дня через три является ко мне довольный хряк и заявляет, что все в ажуре, в нежных делах его жены и зама опять полная идиллия. И интересуется, какая гарантия, что между любовниками снова не пробежит кошка? «Гарантия, – отвечаю, – стандартная: год. Если разбегутся раньше, приходи, буду соединять их бесплатно, как и положено при гарантийном ремонте».
– Э, погоди, как же ты сумел их заново спаять? – удивляется Шуз.
– Элементарно. Когда Пулеметчица и очаровашка-зам уединились в ее квартирке, бой-баба скоренько довела клиента до полного изнеможения и напрямую врезала, что как мужик он никуда не годен. Зам не соглашается: «Чушь собачья, женщины всегда были мною очень довольны». А Зинка гнет свое (как я ее научил): «Может, по молодости и в расцвете сил ты был еще ничего. А теперь в койке ты полный инвалид». Мужик в трансе. «Как же так, – говорит, – у меня и сейчас возлюбленная есть, она от моей сексуальности в восторге». – «Ну, значит, – заявляет Пулеметчица, – повезло: нашел ты, парень, единственную, которая тебе подходит. Держись за нее, чудик, попался тебе выигрышный билет…» Ну и конечно наутро «чудик» принимается названивать своему «выигрышному билету» и просить прощения. Хэппи энд.
– Мило, – одобряет Шуз.
– Пакостно, и весьма. Я по макушку в дерьме. Из сыщиков медленно, но верно перехожу в категорию сводников. А дальше что? Сутенер? Нет, Шуз, в гробу я видал такую работенку.
