Хозяйка гостиницы и ресторана была женщиной, приятной во всех отношениях, и она питала большую слабость к творческим людям. Любой, кто хотя бы умел держать в руке кисть, уже казался ей талантливым художником, а если кто-то был хоть чуть-чуть похож на писателя, она готова была кормить и поить его бесплатно. И если бы не строгий муж, в ее ресторане никогда бы не было прибыли. Но вот этому постоянному гостю она все же велела подавать чай по себестоимости, и муж, посмеиваясь над милой слабостью жены, согласился. Шесть лет тому назад этот поглотитель чая подарил ей свою первую маленькую книжку с романтичным названием «Хранитель голубого неба». Ее супруг, лишенный таких тонких чувств, иронизировал: «Хранитель голубых задниц и розовых устремлений». Ему казалось, что все эти творческие люди – конченые педрилы или что-то вроде этого. Но после одного случая, когда молодой автор на его глазах защитил девушку от подвыпившего и озабоченного мужика, разбив тому в кровь все лицо, мнение его конкретно об этом писаке кардинально изменилось, после чего тот стал-таки получать чай по себестоимости.
Он приходил почти ежедневно на протяжении нескольких последних лет, и если вдруг около двенадцати он не появлялся возле дверей, официанты даже начинали беспокоиться. За это время он стал для них неотъемлемой частью интерьера. И когда через несколько дней он снова стоял у дверей, все радовались, что с ним все в порядке, и расспрашивали, где он был и что делал.
Когда вышла его вторая книга, весь коллектив ресторана скинулся и подарил ему громадный торт с надписью «К чаю». Автор был очень тронут, всем казалось – еще немного, и он расплачется, но этого не произошло. Он заказал всем шампанского, а себе водки, и они выпили за достижение номер два. Через день он уже опять сидел за излюбленным столиком, медленно пил свой чай и о чем-то думал, витая в каких-то своих, только ему известных далях.
Третью книгу он закончил перед самой зимой, после чего напился до беспамятства и кричал всем собравшимся: «На хрена это кому-то надо! Все, поставлю на этом точку!» А потом снова сидел за столиком, склонившись над компьютером.
Четвертая книга продвигалась очень долго, ему казалось, что он не закончит ее никогда. И сколько у него было радости, когда он держал в руках первый авторский экземпляр! Небольшая белая книжка была для него по ценности равной самому большому в мире бриллианту, и то в тот момент он вряд ли поменял бы ее даже на бриллиант, ведь в ней была часть его души, его жизни.
Однажды в ресторан зашел посетитель, которого раньше здесь никогда не видели, и поинтересовался, где можно встретить такого-то. На что бармен молча указал рукой в сторону столика, за которым колдовал писака. Незнакомец подошел к нему, они поздоровались, тот подсел и тоже заказал чай. На что бармен подумал: «Ставлю один к тысяче, он тоже из этих», – и не ошибся.
О чем шел разговор, бармену расслышать было трудно, до него долетали лишь отдельные фразы. Писака смущенно говорил: «Да не достоин я ее, на фиг она мне нужна!» Незнакомец убеждал его: «Да ты думаешь, что говоришь? Ты знаешь, какие люди ее получали?» – и начинал перечислять известные всему миру имена. «Да тебя никто и не спрашивает, просто мы ставим тебя в известность. Может, ты ее еще и не получишь». Потом разговор стал тише, и вскоре незнакомец поднялся и, не рассчитавшись за чай, ушел, оставив огорошенного автора сидеть одного за столом. Он стал весь какой-то напряженный и неестественный; посидев еще немного, он сложил свой компьютер, подошел к стойке и с испуганно-удивленным лицом сказал: «Меня на литературную премию выдвинули имени какого-то писателя, а я его даже не читал. Надо будет книжку достать».
Уже месяц писака не мог прийти в себя после неожиданной новости, удивляясь, почему именно ему выпала такая честь – ведь он не сделал ничего особенного, что потрясло бы литературный мир, да и кто его в этом мире знает, может, несколько тысяч человек в их маленькой стране, и все. Жуткое смущение овладевало им, а вместе с ним появлялись другие мысли: «А почему бы и нет? Чем я хуже других?» Однако, будучи человеком честным и критичным по отношению к себе, он отвечал этим мыслям: «Совсем обалдел, Достоевский хренов!» Но мысли о премии не давали спать, не говоря уже о том, что он за все это время не написал ни строчки.
Он держал в руках письмо и не знал, радоваться ему или плакать: текст ясно говорил, что его выдвинуло на премию общество литераторов, и он награжден золотой медалью за вклад в современную литературу.
На следующий день в ресторане опять появился незнакомец, что впервые принес эту новость. Из за столика доносились фразы: «Да у меня и костюма-то нет! Никуда я не поеду, и не читали меня там!», после чего: «Кто говорит, что не читали? Читали! Мы все равно тебя наградим, тут, на месте, торжественно и красиво!», а потом: «Ну ладно, я постараюсь».
Вернувшись из Праги, где проходило награждение, он первым делом пришел в ресторан в своем красивом дорогом костюме, по-особому повязанном галстуке и продемонстрировал всем блестящую под золото медальку. Все уважительно передавали ее друг другу из рук в руки.
Вечером в ресторане собралось немыслимое количество народу, все знакомые жаждали поздравить его с наградой и выпить за его счет. Многие даже не знали, что за награду он получил, просто был хороший повод.
Постепенно все разошлись, Писака сидел один возле стойки напротив бармена и, выпивая очередную порцию водки, выглядел не очень радостным. А потом, поддавшись какому-то внутреннему порыву, сказал бармену: «Знаешь, а я ведь, дурак, и вправду поверил, что меня там читали!» – и он мотнул головой куда-то в сторону – «А там, на награждении, их президент-профессор вдруг подходит ко мне и говорит: «Вы так хорошо пишете про развлечения молодежи, все эти дискотеки – зачитаться можно!» Я, конечно, кивнул, не стал его разубеждать, что я в жизни про дискотеки и развлечения молодежи не писал. Вот такая хренотень получается!»
Писака выпил еще водки, посидел немного, окидывая взглядом ресторан, как бы прощаясь, и ушел. Больше его никогда здесь не видели. Пытались о нем разузнать – где он, как живет, пишет ли еще, но бесполезно. Видно, награда эта была ему не в радость, и что-то очень важное в нем ушло.
Медвежий угол
Вертолет взбивал винтом низкие облака и, казалось, висел на одном месте. С любопытством и страхом я напряженно смотрел через плечо пилота в это белое непрозрачное месиво и вспоминал, что несколько дней назад один Ми-8 где-то здесь разбился. Видя мое напряжение и круглые глаза, бортмеханик постарался успокоить: «Не бзди! Мы летим не по ущелью, а над скалами!». Еще мгновение – и машина вырвалась из туманного плена, в глаза ударило солнце, а внизу переливался крутыми волнами Тихий океан. От восторга у меня перехватило дыхание – с одной стороны огромные крутые скалы, покрытые редкой зеленью, а с другой безбрежные дали океана.
Пальцы пилота еле заметными движениями нажимали на рычаге управления какие-то кнопки, выравнивая в воздухе машину, в которую с яростью били потоки ветра.
«Скоро будем на месте», – повернулся ко мне пилот и указал в сторону берега: «Ну, как? Видел где-нибудь такую красоту?!» Я отрицательно покачал головой.
