Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
Продолжали звучать тосты. Потом кто-то предложил размять ноги и потанцевать. Вышли несколько пар, и сосед Ворониной, тот, что подливал ей шампанское, пригласил Настю. Божко и Руденская оставались за столом, и тогда Светлана спросила:
– Максим, можно вас пригласить?
Божко молча поднялся, вдвоем они вышли на выложенную розовой брусчаткой площадку и присоединились к танцующим. Мужчина кружил Настю слишком активно, словно хотел продемонстрировать свое умение и темперамент. Они едва уворачивались от других пар; Настя смотрела через мелькающие спины в сторону стола – туда, где Селезнев о чем-то беседовал с Баландиным. Музыка закончилось. Партнер не хотел отпускать Анастасию, ей пришлось сказать, что у нее от такого танца закружилась голова. И это было почти правдой.
Божко подвел Свету к столу и остановился возле Селезнева.
– Игорь Егорович, может, позволите мне минут пять посидеть за рулем вашего «Каенна»? Далеко не уеду, покатаюсь по дорожке вдоль забора… Я почти не пил сегодня – разве что чуть-чуть. Так ведь здесь гаишников нет…
Хозяин подозвал одного из охранников в темном костюме, и тот отдал Максиму ключи.
Божко направился к автомобилю, но остановился и махнул рукой Руденской:
– Олеся, не хочешь в «Порше» прокатиться?
Руденская поднялась и направилась к нему, двигаясь очень красиво – не шла, а словно парила над землей. Проходя мимо Селезнева, она, не сбавляя шага, погладила его по плечу – не погладила даже, а так, слегка коснулась. А тот даже не заметил этого, хотя, возможно, все же заметил, но оборачиваться не стал.
Посидели еще немного за столом. Прозвучало несколько тостов, потом опять начались танцы. Сосед Ворониной, оказавшийся главным оператором, уже не отпускал от себя Настю, а когда она уходила к столу, опускался на стул рядом, пытался налить ей вина или положить на плечо руку. Наконец, она не выдержала и, в очередной раз сбросив руку оператора со своего плеча, сказала, что устала и пойдет домой.
– Я провожу, – обрадовался своим мыслям темпераментный мужчина.
– Сиди! – вдруг произнес Селезнев. – Я сам это сделаю.
Спорить с ним оператор, разумеется, не решился.
Глава 6
Шли не спеша через березовую рощу, за которую опускалось солнце. Настя молчала, но ей было хорошо и без всяких слов.
– Двадцать три года назад я выкупил у банка заложенный участок земли в два с половиной гектара. Даже не смотрел, что приобрел: думал, перепродам с прибылью. А когда приехал сюда, сразу понял, что хочу здесь жить. Сосны еще были невысокими, березовую рощу посадили там, где когда-то было совхозное поле. Построил сразу три дома, один себе и два для приятелей, чтобы сделать им сюрприз – у обоих уже родились девочки, и летом мои друзья вывозили свои семьи по тогдашней моде за границу: на Карибы, на Маврикий или еще куда-то.
– Маврикий я помню плохо. Только океан и землю, – улыбнулась Настя, – она там разного цвета: где-то красная, как медь, где-то – голубая, где-то как песок, а где-то черная… А вы хорошо знали наших отцов?
Селезнев кивнул:
– Я учился с ними в одном классе. Мы сразу сдружились и сидели рядом в заднем ряду, болтали там, не умолкая, шалили, вероятно. Наш классный руководитель Михаил Исаевич одергивал нас постоянно: «Эй, птичий базар! Нельзя ли угомониться?»
– Почему птичий базар? – удивилась Настя. – Так громко шумели?
– Так наши фамилии, если вы помните: Стрижак, Воронин и Селезнев.
– Остроумный был человек, – улыбнулась Настя.
– Еще какой! Особенно если учесть, что фамилия нашего учителя была Фогель, что в переводе с немецкого означает «птица». Он к тому же был очень добрым. Когда мы в десятом классе предложили в школьной пристройке организовать видеосалон, он, будучи завучем, похлопотал перед директором.
– Вы уже тогда начали свой бизнес? – удивилась Анастасия.
– Вместе с Колей, твоим отцом, и с Лешкой Ворониным. Дело пошло. Очень скоро мой ежедневный доход стал равняться зарплате матери за месяц и пенсии за отца.
– Так вы сирота?
Игорь Егорович кивнул:
– Я был поздним ребенком. Подарком за большую любовь своих родителей. Ему было пятьдесят четыре, когда я появился на свет, а маме почти сорок. Отец закончил перед войной артиллерийское училище, собирался жениться, а тут война. Он писал своей девушке письма, писал даже тогда, когда перестал получать ответ. Потом, когда сняли блокаду, ему удалось вырваться в Ленинград. Приехал на одиннадцатую линию, увидел разбомбленный в сорок втором дом. Соседи сказали, что невеста его погибла и родители ее тоже. Но осталась маленькая сестра, которая находилась в тот момент в одном из немногих работавших в блокаду детских садов. Пошел туда: девочку, как оказалось, передали в детский дом, а детский дом вывезли в Вологду. Весь свой короткий отпуск отец потратил на то, чтобы узнать адрес. Потом уже с фронта написал туда и вскоре получил письмо, написанное детским почерком. Естественно, ответил. Завязалась переписка. Отец переводил на детский дом свой денежный аттестат и деньги, которые полагались за ордена и за подбитые танки. На Зееловских высотах под Берлином отец был тяжело ранен, попал в госпиталь, но осенью того же сорок пятого пришел в детский дом на костылях, оформил опекунство… Ему пошли навстречу, потому что благодаря его денежным переводам детский дом не голодал. Вернулись они в Ленинград и стали жить вместе. Девочка сразу сказала, что, когда вырастет, выйдет за него замуж. Так и случилось. Ей было шестнадцать, ему тридцать один. До конца жизни он сильно хромал и ходил с тростью…
– Какая замечательная история!
Селезнев промолчал. Они уже стояли возле ворот ее дома.
– Вы хотите вернуться? – спросила Настя.
Игорь Егорович покачал головой:
– Там и без меня весело.
И тогда она распахнула перед ним калитку. Когда шли к дому, Настя сказала:
– Только у нас могут быть подобные истории. У меня есть в Штатах подруга, которая пишет книги, но такой сюжет ей не смог бы прийти в голову. А если бы она и написала такое, ей бы никто не поверил. Герой войны, девочка, которая влюблена в него с детства, потом у них появляется умный и заботливый сын…
– Я оказался плохим сыном, – вздохнул Селезнев. – Конечно, я очень их любил. Но потом, когда отца уже не было на свете, а мы с Колькой и Лешкой решили открыть тот злополучный видеосалон, денег у нас не было. Я отработал все лето на прокладке трамвайных рельсов. Получил прилично, но на пару видеомагнитофонов и телевизоры, конечно, не хватало. Друзья внесли свои доли, конечно, но у них с деньгами было совсем туго… И тогда я продал отцовские ордена… То есть не продал, а заложил. В соседнем доме жил барыга, который терся у метро с табличкой на груди «Куплю золото, серебро, ордена». Звали этого человека Зозуля. Точнее, это фамилия у него была такая, но по имени и отчеству его никто не называл. Я взял отцовские награды, принес ему, а там только орденов шесть штук, включая орден Ленина. В ордене Ленина, между прочим, пятьдесят граммов золота. Зозуля пообещал не продавать ордена, а я через месяц обещал вернуть долг и тридцать процентов сверху. Но когда принес деньги, Зозуля заявил, что ордена уже продал…
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
