Однажды Сильвестр дойдет до того, что прикажет мне ответить ему или, еще хуже, явиться в Тенистые Холмы пред его очи. Когда это случится, я не смогу не повиноваться: пусть я пытаюсь держаться подальше от фэйри, все же он мой сеньор, и его слово - закон. Но до тех пор я свободна в том, чтобы игнорировать его посланцев так часто, как мне угодно, а часто в моем случае значит всегда. Пусть мальчик колотит в мою дверь, пока соседи не вызовут охрану. Я собираюсь немного поспать.
Коты возились на кушетке в кучке шоколада и сливок. Я прошла мимо них в сторону узкого коридорчика, соединяющего гостиную и кухню с задней частью квартиры, где расположены спальни. Лампы в коридорчике перегорели еще тогда, когда я въехала сюда, но это не проблема: фэйри по сути своей ночные создания и даже подменыши хорошо видят в темноте. Я разулась перед дверью на кухню и оставила рубашку на полу рядом с гостевой спальней. Поддерживать маскировку под человека всю ночь очень утомительно, и мне надо поспать.
Древний автоответчик из секонд-хенда стоял на низком столике прямо перед моей спальней, тусклая красная лампочка на его дисплее мигала. Я скривилась. Наверное, очередное послание от Стейси с приглашением прийти на обед с ее семьей или сходить выпить с ней кофе или еще куда-то, когда я захочу ее увидеть, чтобы она мне помогла. Я не могла сейчас разбираться с этим. Не после Митча с его обеспокоенным взглядом, и Тибальта в переулке, и Сильвестра, приславшего ко мне пажа, чтобы тот колотил в мою дверь, пока я не позволю ему изрыгнуть послание. Стейси может подождать. Черт, если мне повезет, может, автоответчик снова сломается и сотрет пленку до того, как я соберусь ее прослушать.
Щелчком выключив звук у телефона, я вошла в спальню и оставила автоответчик мигать в пустом коридоре. Немного подумав, я закрыла дверь.
Я сбросила джинсы и взяла залистанный томик Шекспира с прикроватного столика, перед тем как забраться в кровать. Закладка лежала на середине «Гамлета». Текст был достаточно знакомым, чтобы действовать успокаивающе, и я незаметно отключилась, провалившись в сон.
Сны всегда начинаются на том же самом месте, всегда так ласково: на солнечной кухне маленького домика в Окленде, Калифорния, улыбающаяся светловолосая женщина печет печенье, словно в сбывшихся фантазиях Донны Рид [3]. Моя мама. Амандина.
Я всегда знала, что она не человек, - такое не скроешь от ребенка. Больше времени мне потребовалось, чтобы понять, что я тоже не человек. Мои родственники по материнской линии были хранителями садовых тропинок, похитителями детей… Она же, перед тем как познакомиться с моим отцом, работала помощницей клерка в местном магазинчике недорогих товаров. Она развлекалась, играя в человеческую девушку, и я полагаю, когда вам светит жить вечно, вы будете использовать любую возможность, чтобы убить время. Темные механизмы современной розницы достаточно хорошо развлекали ее некоторое время.
Это было в 1950 году. Говорят, тогда мир смертных был проще, но для нее он был достаточно запутанным.
Отец не был на нее похож, и из-за этого маму тянуло к нему, как мотылька на огонь. Она играла роль невесты-фэйри лучше, чем я в свое время. Она могла соткать иллюзию вмиг, скрывая заостренные уши и бесцветные глаза за человеческой улыбкой, до того как окружающие успевали моргнуть. Она никогда не оказывалась на улице во время рассвета и не психовала в ванной, выкрикивая извинения и пытаясь вернуть «лицо» на место. Фэйри - лжецы, все мы, и она была лучшей из нас. Они познакомились в 1950 году, поженились три месяца спустя, и я родилась в 1952-м, в том месяце, в честь которого меня назвали.
В моем сне она ставит печенье на стол и усаживает меня на свои колени и мы лакомимся слоеными вкусностями, наблюдая, как дом сам себя убирает: метелка смахивает пыль, веник и швабра летают, словно в мультфильме Диснея. В те времена Амандина действительно была мне матерью, она сладко улыбалась, держа меня на руках, счастливая в пределах своей причудливой маленькой версии реальности. Прежде она никогда не играла в невесту-фэйри. Эта игра зачаровала ее, и мама следовала ее правилам с дотошностью, которая была ее отличительной чертой. Они были счастливы. Я была счастлива. Я пытаюсь держаться за это. Когда-то мы были счастливы. Она брала меня на колени и расчесывала мне волосы; она учила меня любить Шекспира. Мы были семьей. Ничто не могло это изменить.
Моя кровь означала, что этому неизбежно наступит конец.
Все подменыши разные. Некоторые, вроде меня, относительно слабые. Другим достается магия фэйри в полной мере - иногда больше, чем их чистокровным родителям, - и они не могут с ней справиться. О некоторых ходят слухи при чистокровных дворах, о тех, чьи имена не называют, после того как пожар потушен и вред подсчитан. Я слышала эти истории в детстве - сначала от мамы, когда она укладывала меня спать, а потом, когда все изменилось, от тех, кто пришел за мной. Не знаю, кто почувствовал большее облегчение, когда мы обнаружили, насколько слабы мои силы, - моя мама или я.
Даже слабые подменыши могут быть опасны. Им позволяют оставаться с родителями-людьми, пока они достаточно маленькие, чтобы инстинктивно маскироваться, но этот ранний контроль ухудшается, когда они вырастают, и надо делать выбор. Некоторым подменышам приходится делать Выбор Подменыша в три года, другие держатся почти до двадцати. Единственный раз в жизни я оказалась не по годам развитой, потому что моя детская магия начала подводить, когда мне исполнилось семь.
Понятия не имею, откуда они узнали, и не знаю, как они нас нашли. Я была в своей комнате, устраивала чайную вечеринку для игрушек, и тут они внезапно появились, вошли через дыру в стене, прекрасные и ужасные, от них нельзя было отвести взгляд. Смотреть на них было все равно что смотреть на солнце, но я не могла не делать это, пока мне не показалось, что я сейчас ослепну.
Один из них - мужчина с волосами цвета лисьего меха и вытянутым дружелюбным лицом - опустился передо мной на колени и взял меня за руки.
- Привет, - сказал он. - Меня зовут Сильвестр Торкиль. Я старый друг твоей мамы.
- Привет, - ответила я настолько вежливо, насколько позволял охвативший меня ужас. - Я Октобер.
Он неуверенно рассмеялся и сказал:
- Октобер, да? Что ж, Октобер, у меня к тебе вопрос. Это очень важный вопрос, поэтому я хочу, чтобы ты хорошо подумала, перед тем как ответить. Сделаешь это для меня?
- Могу попытаться. - Я нахмурилась. - Ты мне скажешь, если я ошибусь?
- Неправильных ответов нет, Октобер. Есть только правильные.
Дверь - настоящая дверь - открылась, и в комнату вошла мама. Она замерла, увидев Сильвестра, стоящего на коленях передо мной и держащего меня за руки, но не вымолвила ни слова. По ее щекам покатились слезы. Я никогда раньше не видела, как она плачет.
- Мамочка! - закричала я, пытаясь высвободить руки, подбежать к ней и утешить.
