Сабрину Ричардсон радовала спешка, с которой ее «перезревший» внук собирался сегодня на свидание. Никак он по‑настоящему влюбился. Никак наступает крах его холостяцкой жизни. Так она подозревала. И этот крах, Сабрина посмеивалась исподтишка, будет самым желаемым, в карьере Дика.
— Как ее зовут, Дик? — закинула она удочку, возясь с сандвичами.
— И откуда ты все знаешь? Как да как?… А может быть я еду с приятелями!
— Дик, ты стал невыносимым. Я с пяти часов готовлю тебе еду, а ты насмехаешься надо мной… Рад, что я ослабла после гриппа… Вот я бы тебе показала!..
Он чмокнул бабку в щеку, схватил пакет с сандвичами, прихватил из холодильника бутылку сухого вина и выбежал во двор.
* * *
Кэти не захотела, чтобы он подъезжал к ее дому. И сейчас, наряженная в оранжевую теплу курточку, ожидала его возле газо‑заправочной станции, прислонившись спиной к стене и о чем‑то нехотя переговаривалась с Бобом Дауди. Поздоровавшись с подбежавшим к машине Бобом, он попросил заправить оба баллона. Сонное лицо Кэти было припухшим, капризным. Она улыбнулась ему как Мона Лиза, приподняла ресницы, с опаской забралась в машину, будто зная, что та сейчас развалится. Она всегда так в нее садилась. И одно время Дик даже начал подумывать, а не купить ли новую, более современную, но было жалко расставаться с этой, повидавшей виды, колымагой. Тем более, что он внес в ее механизмы кое‑какие усовершенствования. Кэти прислонилась к Дику и уже опять спала. От нее еще веяло теплом постели, домашнего уюта и дорогими бразильскими духами.
Остались позади жилые кварталы Куинса; старенькая «ясура» неслась по скоростной автомагистрали, приподнятой над низменностью, когда Кэти открыла глаза, взглянула на Дика, потом в окошко. Справа открывался берег океана, желтый песок, разноцветные грибки, тенты, натянутые над летними барами и кафе. Над некоторыми уже подымался к небу сизый дымок: подогревались завтраки и готовились бифштексы для застрявших где‑то на паромной переправе горожан.
— Куда мы едем, Дик? Не хочешь ли ты завезти меня подальше и там изнасиловать?
— Угу, соня, — засмеялся он, краснея и обнимая ее одной рукой за плечи. — Тебя не каждый сможет… Вот Брант Уорден, тот горазд.
— А, этот верзила в очках. Он так на меня пялится, что к вам и заходить страшно.
— Толковый ученый. И кроткий, как ягненок.
— Как же, так я тебе и поверила.
Она еще что‑то промычала и опять задремала. Он открыл окошко. В машину ворвался свежий воздух, наполняя ее запахами водорослей, йода. Двигатель посапывал, сжимая в двенадцати керамических цилиндрах водород, ритмично перерабатывал энергию взрыва в механические поступательные и круговые движения. И Дик радовался, что не продал ее, что «ясура» может послужить еще не один год, так как цены на водород опять упали.
Эта оконечность острова Лонг‑Айленда, его восточная часть, была почти совершенно пустой. Раздевалки из пластика, будто поссорившись, отстояли далеко друг от друга, чуть ли не на целую милю. Возле одной из них копошились фигурки взрослых, бегали дети. Пока он переносил из машины кульки с едой, Кэти скрылась в стоявшей поодаль раздевалке, а погодя плавно и грациозно вышла из нее в купальнике. Дик впервые увидел ее в таком одеянии. Золотистый, как чешуя у рыбы лифчик, такие же и трусики.
— Не смотри на меня так пристально, Дик, — застыдилась Кэти, чему‑то улыбаясь. — Будь примерным мальчиком, — она погрозила ему пальцем и растянулась на коврике, уткнувшись в него носом.
Они лежали, касаясь плечами, слушали крик чаек, тихо переговариваясь.
Потом они долго купались, заплывали далеко от берега, ныряли и дурачились. Он нахлебался соленой воды, пообещав Кэти достать дна. Совсем уставшие они выползли на песок и тут же свалились. Волны набегали на их ноги, перекатывались через головы, но им лень было передвинуться дальше.
— А ты помнишь, Кэти, как я первый раз пришел к Хименсу? Как… приставал к тебе в коридоре.
— Ты не приставал, Дик. Ты был пьян в стельку.
— Случайно как‑то получилось… — смутился Дик.
— Ну, не красней, Дик. Ты очень хорошо воспитанный мальчик, — с иронией сказала Кэти, прищурив глазки. — Ведь ты уж и не такой и паинька. Я немного знакома с твоими анкетными данными.
— И что же вы, мисс Орен, там такого нашли?
— Ты знаешь, Дик, чего мне сейчас захотелось? — Кэти повернулась к нему, пропуская мимо ушей его вопрос, почувствовав своей женской интуицией, что эта тема ему почему‑то неприятна. — Я бы не отказалась… от мороженого.
Дик с недоумением посмотрел на эту милую особу: до ближайшего ларька было километра два, одеваться ему не хотелось, чтобы переться туда на «ясуре», и завезли ли туда мороженое уже, тоже было под сомнением.
Он надел брюки, закатал их до колен и, помахав рукой Кэти, побежал в направлении города по самой кромке воды. Кэти стала кричать, что она пошутила, что ей не хочется мороженого, но он не остановился. Дик ощутил какую‑то внутреннюю потребность побыть одному, пробежаться: уж слишком на него подействовали слова Кэти, ее слова о том, что она заглядывала в его досье. Ничего, конечно, компрометирующего там не было, да и не должно быть.
Глава 7. РОЗОВЫЕ КАМУШКИ
Возвращался он шагом, не спеша.
Поравнялся с бредущей навстречу пожилой парочкой. Строгий мужчина в старомодных шортах и пробковом шлеме манерно нагибался, что‑то отыскивал и показывал своей подружке, напудренной женщине. Оттопырив мизинец, она несла полиэтиленовый кулек, на одну треть наполненный розовыми камушками. Не белыми, не черными, не плоскими, не круглыми, а именно розовыми, как рубцы от ожога на теле, и продолговатыми.
И он почему‑то вспомнил, что вот такие же примерно камушки привезла ему мать. Это было давно, очень давно. Он тогда ходил не то в пятый, не то в шестой класс второразрядной школы в штате Иллинойс. Матери не было дома уже года два. И сейчас он с тоской подумал, что тогда больше обрадовался этим камушкам, чем появлению в комнате матери. А та смотрела на него как‑то снисходительно, лицо ее, постаревшее и почерневшее, было печальным, глаза блестели и слезились.
Намного позже, года через четыре, Дик узнал, что мать была осуждена и отрабатывала наказание где‑то в Калифорнии. Местный судья, их хороший знакомый, не разобравшись в сварганенном правлением фабрики «Верхняя одежда» деле, — на той произошла забастовка, окончившаяся пожаром — присудил мать за порчу имущества к крупному штрафу. Денег взять было неоткуда, и его заменили двумя годами тюрьмы с отработкой на сооружении нужного очень для страны военно‑морского объекта. Отец был чем‑то занят, Дик уже не помнит, и слабо вмешивался в ход разбирательства, а может быть, доверял судье и даже не нанял адвоката.
Дик сплюнул, пнул ногой попавшую консервную банку. Та запрыгала по гальке, задребезжала, зазвенела. Чопорная парочка нервно вздрогнула, замерла на месте, опасливо оборачиваясь. Он извинился, обругав в душе себя кретином.
