– Прав был дедушка. Всегда держи при себе швейцарский нож и моток веревки. А теперь меня ждут мои коровы.
После чего она ушла, оставив меня лежать посреди кухни. Так тебе и надо, дурак несчастный! Тем более что теперь я был в курсе, сколько длится полный цикл дойки. По меньшей мере два часа. Напрасно я дергался, она умела затягивать узлы очень крепко. Я даже не мог повернуться на бок.
Тогда я решил, что подожду и подумаю о своей жизни и о том, что должен в ней изменить, чтобы стать похожим на того «добра молодца» и производить на других столь же благоприятное впечатление. Что до мускулов, тут у меня все в порядке, а вот над мягкостью придется поработать.
Наверно, я на какой-то момент отключился, потому что, открыв глаза, обнаружил, что из уголка рта стекает нитка слюны. А главное, прямо передо мной стояла маленькая девочка и смотрела на меня, не говоря ни слова.
– Здравствуй, как тебя зовут? – рискнул заговорить я, видя в ней возможное освобождение от пут.
Никакого ответа. Она продолжала разглядывать меня, как будто решила заучить наизусть. Я поступил так же. Около четырех лет, в простых джинсах, светло-розовой майке и вязаной кофте. Круглое личико и пухлые щеки, усыпанные пятнышками веснушек. Большие зеленые глаза, маленький вздернутый носик. И два чудесных хвостика над ушами.
«Наверное, боги сошли с ума»[9]. Вот фильм, который мне вспомнился. Я был бутылкой кока-колы, упавшей в пустыне Калахари, чем-то необычным, что разглядывают с недоверчивостью и вниманием.
– Посмотри, малышка, в ящике наверняка есть ножницы, не можешь ли ты развязать меня, пожалуйста?
Опять никакого ответа. Она обошла мою несчастную трогательную тушу и присела на корточки, чтобы рассмотреть поближе. От нее пахло клубникой.
– Ты правда не хочешь меня развязать?
И тут она убежала. Я расслышал, как вдали хлопнула дверь коровника, потом звук ее шагов по гравию, когда она вернулась, тоже бегом, улыбаясь во весь рот.
– Я не должна тебя развязывать, но могу разговаривать с тобой, сколько хочу.
Потрясающе!
Ну что ж, давай поговорим!
– Как тебя зовут?
– Сюзи. А тебя?
– Оливье. А ты кто?
– Ну, Сюзи. А ты?
– Ну, Оливье. Но… я хочу сказать… кто твоя мама?
– Ну, мама.
Далеко продвинулись!..
– Оливье как дерево олива?
– Да, как дерево. Ты знаешь названия деревьев?
– Всех, которые в лесу. Мы часто гуляем по лесу, поэтому я их все знаю. Граб, бук, дуб, каштан, береза…
– А оливы в лесу есть?
– Нет, но это любимое мамино дерево. И потом, я люблю оливки в пицце, и она мне объяснила, откуда они берутся.
– Ты живешь здесь?
– Да.
– А твоя мама – это та дама, которая сейчас доит коров?
– Ну да, – произнесла она как нечто настолько самоочевидное, что вопрос показался совершенно нелепым.
Мог бы и сам понять. Но она ни слова не сказала о дочери.
– Это мама тебя связала?
– Да.
– А почему она тебя связала?
– Потому что я ее напугал.
– Ты что-нибудь продаешь?
– Хм… нет.
– Тогда зачем ты пришел?
Вопрос, который я задаю себе уже некоторое время.
А потом из-под какой-то кухонной мебели выползло это чудовище. Огромный мохнатый паук. Ненавижу пауков. Мало кто это знает. Все-таки немного стыдно при моих метре девяноста пяти сантиметрах бояться пауков. Змеи, мыши, кошки – на них мне плевать, но вот пауков… не могу. Насекомое наверняка это почувствовало, потому что двинулось прямо ко мне. И не шевельнуться. Я дунул на него, но в позиции «на животе» возможности моих легких были сильно ограничены. Я дул и дул, в полной панике.
– Ты его боишься? Хочешь, чтобы я его связала?
Я глянул на нее слегка раздраженно. Способен ли ребенок ее возраста на столь убийственный юмор? Но она широко улыбалась, и я тоже улыбнулся. Потом она ухватила его своей ручкой и выбросила вон, заметив:
– Маленькие животные никогда не едят больших. Ты когда-нибудь видел, чтобы курица съела мамонта?
Действительно, не видел.
Если б она знала, почему я боюсь.
– А твой папа? Его нет дома?
– Нет. У меня нет папы. Тебе сколько лет?
– Тридцать восемь.
– Ты старее мамы.
– А тебе?
– Пять с половиной. На будущий год я пойду в подготовительный класс, а потом в школу, это так здорово! У тебя есть девочка?
– Хм… нет.
– А у меня есть мальчик, его зовут Луи, и он очень милый. Он мне отдает кусочек своего полдника. И…
В результате ей удалось помочь мне скоротать время. Она даже попросила поспрашивать ее по таблице умножения на два, она как раз ее учила. Я не очень в курсе, но мне кажется, в ее возрасте учить таблицы еще рановато. Хотя, судя по живости ее ума, может, и нормально. Не считая затекшего тела, я понемногу привыкал к этому дискомфортному положению. Зато мой мочевой пузырь с ним не хотел мириться. Адреналин от паука. Это мощное мочегонное.
– Ты не могла бы пойти сказать маме, что дядя, которого она связала, очень хочет пи-пи и просит разрешить тебе его развязать?
– Хорошо!
Забрезжила надежда выйти из кризиса. К тому же все правда. Не буду же я писать под себя. Ситуация и так достаточно унизительная.
Она вернулась через несколько минут и объявила, что нет, она не должна меня развязывать, и что мама велела сказать мне, чтоб я потерпел. Но что ей велено накрыть стол к ужину. Чем она и занялась со всей добросовестностью. А поскольку я располагался между кухонным столом и посудным шкафом, она аккуратно перешагивала через меня раз десять.
– Ты поешь с нами?
– Не думаю, вряд ли…
– Жаль. Ты такой смешной.
Не сомневаюсь.
9
Сюзи накрыла на стол, устроилась рядом с лейтенантом, у его связанных ног, с листком бумаги и цветными карандашами и рассказывала ему таблицу умножения на два, как если бы в ситуации не было ничего необычного. Довольно странное зрелище. Меня оно рассмешило. Недавний страх ослаб. Однако пугать меня таким образом было непростительно.
