Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, пытаюсь считать повороты. Сначала мне кажется, что мы едем в сторону кафедрального собора, но вскоре водитель сворачивает в сторону порта. Фургон подбрасывает на колдобинах и ухабах, шуршит под колесами гравий, глухо рокочут рельсы на переезде…
– Миновали порт, через минут пять будет Парадиз-авеню, – спокойно комментирует Джамбо.
– Ты же говорил, что приближаться к Парадиз-авеню опасно, – произношу полушепотом, будто нас могут подслушать. – Там ведь рядом армейские казармы… можно нарваться.
– Перед Парадиз-авеню я как раз сразу и сворачиваю, сделаем небольшой крюк перед казармами. Думал свернуть раньше, но там посередине улицы слишком много сгоревших машин – не проехать…
Откровенно говоря, перед отъездом я готовился к куда худшему сценарию: к пулеметной стрельбе сразу же после выезда за ворота и толпам неадекватных громил с оружиям. Однако пока все на удивление спокойно. Если прищурить глаза и не думать о том, что происходит в Оранжвилле, можно представить, что мы с Джамбо едем по какому-нибудь провинциальному городку километрах в пятидесяти от столицы на очередную вакцинацию. Но кто знает – как долго продлится это спокойствие?
Спустя минут десять сворачиваем с дороги, ведущей непосредственно на Парадиз-авеню. Теперь движемся невзрачными кварталами, полностью погруженными во мрак. На улицах в этом районе нет ни одного рабочего фонаря – их просто расстреляли громилы. Пересекаем район, с опаской всматриваясь в зловещие провалы подворотен. В любую секунду оттуда может грянуть автоматная очередь или выскочить банда обезумевших головорезов.
А вот и магазинчик, где еще совсем недавно торговали местными овощами и фруктами, варили кофе и неспешно пили его тут же, под навесом у двери, болтая с добродушным продавцом.
Где он сейчас? Бегает по улицам, не помня себя, убивая и круша все на своем пути? Или его уже отправили на тот свет те, кто заразился раньше?
Дверь лавки сорвана, окна вдребезги разбиты гневной рукой, внутри все разгромлено и разграблено. На полу видны несколько человеческих тел в маслянистых лужах крови, чья-то рука черным крабом цепляется за порог. Похоже, бедолага в последнем усилии пытался выползти из этого ада, но его жизнь закончилась раньше. Не покидает мысль, что все это происходит не в реальности, не со мной, подобные картины я раньше видел только в фильмах. Теперь же я сам в роли главного героя боевика, с одной лишь разницей – в блокбастерах умница-сценарист вытягивает главного героя из любой передряги, а если я буду прошит автоматной очередью обезумевшего психа, то уже наверняка не смогу подняться и выйти из кинотеатра, и этот апокалиптический боевик досматривать станет некому.
Тихо урчит двигатель. Под протекторами хрустит бетонное крошево, поломанная мебель и битое стекло. Однако к этим звукам еще можно привыкнуть, а вот автоматные очереди где-то в районе порта, что совсем близко отсюда, всякий раз заставляют меня вздрагивать. Сердце колотится как сумасшедшее где-то в районе горла. Постоянно облизываю пересохшие губы, то и дело поглядывая на водителя – понимает ли он мое состояние? Мне действительно страшно, однако не стыдно себе в этом признаться. Все-таки я врач, а не военный.
– Мистер Артем, пока что все идет по плану, не беспокойтесь, – шепотом успокаивает меня Джамбо. Видимо, заметил, что мне не по себе, хоть я и пытаюсь сохранять самообладание.
Сворачиваем на узкую улочку, немногим шире нашего фургона. Вокруг ни звука. Однако за глухими стенами улицы наверняка есть живые люди! Матери с грудными детьми, добрые африканские старики, улыбчивые детишки…
Почему-то не верится, что абсолютно все население города превратилось в кровожадных монстров. А уж о том, что большинство милых и симпатичных людей уже мертвы, даже думать не хочется.
Автоматные очереди в порту смолкают. Мы останавливаемся на перекрестке, под навсегда погасшим светофором. Слева смутно белеет вывеска круглосуточной парикмахерской. Удивительно, но парикмахерская явно не разграблена: даже опущенные ролеты не сорваны! Может быть, там еще остались неинфицированные?
Тем временем Джамбо выключает двигатель и осторожно выглядывает наружу. Теперь тишина полная. Напрягаю слух: лишь редкий шелест пальмовых листьев да монотонный шорох крыс у мусорных контейнеров.
– Вроде ничего подозрительного, мистер Артем, – бормочет он, заводя двигатель. – Так бы и дальше…
Коробчатый бетонный район вскоре заканчивается. Следом за ним – квартал бедноты: обшарпанные фасады, разбитый асфальт, стихийные помойки между домов. Халупы местной голытьбы напоминают мне термитники, только теперь тамошние обитатели куда опаснее насекомых…
Сворачиваем за угол. Первое, что бросается в глаза, – пламя, лижущее стены и крыши деревянной лачуги. Огонь горит тихо и уверенно, как будто это декорация второго плана. Ветер несет редеющий шлейф чада в нашу сторону.
Никто не бегает с ведрами, не тянет брандспойты от ближайшего гидранта, не кричит и не зовет на помощь, не выбрасывает в окна скудные пожитки. К утру от всего квартала останутся одни головешки. Красные отблески огня отражаются в целлофановой пленке, которой затянуты окна соседних домов. Зевак в них не видно. Тени пальм пляшут и извиваются на земле диковинными рептилиями. Пальмовые листья ссыхаются и сворачиваются от жара буквально на глазах. Кажется, они так же поражены недугом, как и жители Оранжвилля.
Впереди, в далекой перспективе улицы на фоне мерцающей глади океана, чернеют верхушки деревьев. Это приморский парк. При нашей скорости до него примерно минуты четыре езды. Добраться до приморского парка – уже почти половина пути. Вот и получается, что эту половину, наверняка самую опасную, мы проскочили без всяких приключений…
Краем глаза внезапно замечаю слева от фургона скользящие человеческие тени у невзрачного двухэтажного здания почты. Внимательно, до рези в глазах, всматриваюсь в темноту. Кто это? Несчастный горожанин, весь день скрывавшийся в своем схроне и теперь вышедший в поисках воды и съестного? Или обезумевший громила, готовый стрелять, резать и убивать каждого, кто попадется на его пути?
Кровь гулко шуршит в висках, это, наверное, самый громкий звук, который я слышу. От нервного перенапряжения сглатываю подступивший к горлу ком. Теперь монотонный шум двигателя лишь раздражает. Рука с зажатым пистолетом вспотела, пальцы от напряжения дрожат. На коленях лежит помповое ружье.
Джамбо крутит баранку одной рукой, другой нащупывает пистолет, уверенным движением взводит курок под приборной доской. Откуда-то из глубины городских трущоб раздается протяжное раскатистое рычание – жуткое, леденящее кровь и начисто парализующее волю.
Подавив первый порыв вскрикнуть, я вопросительно смотрю на водителя.
Тот отвечает, не поворачивая головы:
– Даже не спрашивайте, мистер Артем. Это может быть все, что угодно. Вполне возможно, какой-нибудь зверь забрел из джунглей поживиться человечиной. А может, и кто-нибудь из зараженных от переизбытка чувств разошелся.
