Это было впечатляющее зрелище. Самый крупный город к югу от Альп, фактически принадлежащий семье Сфорца, раскинулся на территории в два раза большей, чем Рим. Его окружала неприступная стена с восемью вратами по периметру. Мне пришла в голову мысль, что с высоты птичьего полета Милан, должно быть, напоминает щит гигантского воина. Однако мое внимание привлекли вовсе не защитные сооружения. Я не ожидал увидеть столь современный и чистый город. Здесь повсюду царил порядок. Горожане не мочились на каждом углу, подобно римлянам, а проститутки не бросались к путникам с непристойными предложениями. Каждый уголок, каждый дом, каждое общественное здание, казалось, изначально предназначались для проведения торжеств. Горделивый собор, такой хрупкий, скелетообразный — полная противоположность массивным сооружениям, характерным для архитектуры юга Италии — словно благословлял всю долину. Отсюда, с холмов, Милан казался последним местом в мире, где могли пустить корни грех и порок.
На пути к кварталу Порта-Тичинезе, самому благородному из предместий города, я повстречал торговца, который любезно предложил проводить меня к главному входу в крепость иль Моро, башне Филарета. Для этого нам потребовалось проехать город из конца в конец. Когда же перед нами открылся вид на крепость Сфорца, я, к восторгу моего провожатого, застыл в изумлении. Это была миниатюрная копия городской стены. Все еще посмеиваясь, торговец сообщил мне, что он кожевенник из Кремоны, добрый католик, и он с удовольствием проводит меня до самой крепости в обмен на благословение для себя и своей семьи. Разумеется, я согласился.
Мы расстались с этим добрым человеком у стен крепости герцога ровно в девять часов. Такого великолепия я и представить себе не мог. Зубцы стен украшали развевающиеся синие полотнища с ужасным знаком семьи Сфорца — гигантской змеей, пожирающей какого-то несчастного, а полдюжины гигантских печных труб выдыхали огромные клубы густого черного дыма. Вход через башню Филарета представлял собой угрожающего вида подъемную решетку с двустворчатой бронзовой дверью, отворяющейся внутрь. Самое меньшее пятнадцать одетых в униформу стражников бдительно охраняли вход, копьями протыкая мешки с зерном, ввозимые в крепость. Один из них указал мне путь. Мне следовало пересечь крепость с востока на запад и там спросить, где находится «траурная зала» для приема делегаций, прибывших на похороны донны Беатриче. От моего гида из Кремоны я узнал, что, когда наступит этот момент, весь город замрет. Хотя особой деятельности и так не было заметно. Я очень удивился тому, что секретарь иль Моро принял меня почти сразу. Этот рослый придворный с холодным невыразительным лицом принес извинения за то, что он не может провести слугу Божьего к своему господину. Тем не менее он скептически осмотрел мою верительную грамоту, убедился в подлинности папской печати и вернул мне документ. На его лице было написано сожаление.
— Мне очень жаль, падре Лейр, — маркиз Станга, как он мне представился, принялся изливать на меня поток неискренних извинений. — Вы должны понять, что герцог после смерти жены никого не принимает. Надеюсь, вы имеете представление о том, какое тяжелое время мы переживаем и как герцогу сейчас необходимо одиночество.
— Разумеется, — откликнулся я с не менее напускной учтивостью.
— Впрочем, — добавил маркиз, — как только закончится траур, я тут же извещу своего господина о вашем присутствии в городе.
Мне, конечно, не терпелось взглянуть в глаза иль Моро, чтобы понять, как на всех тех допросах, на которых мне довелось присутствовать, на самом ли деле в них сокрыт зловещий мрак ереси и совершенных преступлений. Но этот высокомерный франт в костюме из тончайшего сукна с кожаной отделкой и бархатном камзоле был исполнен решимости воспрепятствовать мне в этом.
— К сожалению, мы вынуждены нарушить нашу традицию и отказать вам в гостеприимстве, — сухо известил меня он. — Крепость закрыта, мы не принимаем гостей. Я призываю вас, падре, молиться за душу донны Беатриче и приглашаю прийти после похорон. Тогда мы сможем оказать вам достойный вас прием.
— Requiescat in расе [6], — пробормотал я, осенив себя крестным знамением. — Так я и поступлю. Я буду молиться и за вас.
Я испытывал странные чувства. В первую очередь, разочарование от того, что мое предварительное расследование откладывается из-за невозможности поселиться рядом с герцогом и его семьей и более-менее беспрепятственно перемещаться по крепости. Теперь мне предстояло позаботиться о жилье, чтобы заняться своими исследованиями. Для разгадывания тайны переданных Торриани документов, которые жгли мне сумку, требовались тишина, три тарелки горячей еды в день и достаточное количество времени на сон. Мне, как монаху, было бы неблагоразумно селиться среди мирян, а значит, как выяснилось, в моем распоряжении только два варианта: обосноваться в старом монастыре Сан Эусторджио или в новехонькой Санта Мария, что сулило вероятность встречи с Прорицателем, мысль о которой будоражила мое воображение. Определившись с крышей над головой, я смог бы целиком погрузиться в изучение материалов, переданных мне учителем Торриани в Вифании.
Должен признать, что Божественное Провидение поработало образцово. Сан Эусторджио оказался худшим из двух вариантов. Дело в том, что он был расположен в непосредственной близости не только от собора, но и от оживленного рынка: там всегда толклись любопытные, которых непременно заинтересовало бы, что именно привело сюда римского инквизитора. Подобное расположение предоставляло мне определенные преимущества в отношениях с Прорицателем, устраняя риск встречи с ним. Впрочем, я еще не знал, с кем, собственно, имею дело, и, очевидно, проблем возникло бы еще больше.
Что касается второго варианта — монастыря Санта Мария, то он, с одной стороны, предположительно укрывал человека, ради которого я и явился в Милан, а с другой — создавал небольшое, но ощутимое неудобство: именно здесь должны были состояться многолюдные похороны донны Беатриче. Монастырской церкви, недавно перестроенной самим Браманте, вот-вот предстояло стать центром всеобщего внимания.
Зато Санта Мария располагала всем необходимым. В богатой библиотеке, обустроенной на втором этаже здания, выходившего окнами на так называемую Галерею Мертвых, хранились труды Светония, Филострата, Плотина, Ксенофонта и даже несколько книг самого Платона, привезенных в Италию еще при старике Козимо. Монастырь находился рядом с крепостью герцога и неподалеку от Порта-Верчеллина. Он славился отличной кухней, потрясающей пекарней и чистым колодцем, а также собственными садом, портняжной мастерской и больницей. Но, как будто всего этого недостаточно, там было еще одно огромное преимущество, перед которым меркли все остальные: если учитель Торриани был прав, Прорицатель мог сам подойти ко мне в одном из длинных монастырских коридоров, тем самым избавив меня от необходимости ломать голову над этой загадкой.
Как я был наивен!
Впрочем, за исключением последнего, Провидение отлично справилось со своей задачей: в Санта Мария как раз пустовала келья, которую мне без промедления предоставили. Это была каморка размером два на три шага с убогой дощатой постелью без тюфяка. Под крошечным оконцем, выходившим на улицу Маджента, стоял маленький столик. Монахи не стали задавать мне вопросов. Они изучили мои документы с такой же подозрительностью, как и секретарь Станга, но смягчились, когда я заверил их, что прибыл под их кров в поисках покоя для своей исстрадавшейся души. «Даже инквизитору порой необходимо уединение», — пояснил я. Это они поняли.
