Тут заговорил Дэвид, к большому неудовольствию Синди (и, если честно, Марины), которая пыталась расслышать, о чем спорят Сюзи и Кен.
— Надеюсь, я не поставил вас в неловкое положение, Марина. Может показаться, будто мы на вас набросились, но мне этого вовсе не хотелось. Однако сколько бы мы тут все ни кивали в вашу сторону, дело обстоит таким образом, что ваш вес больше веса среднего человека, и моя таблетка может изменить вашу жизнь — надеюсь, к лучшему. Я искренне заинтересован в том, чтобы узнать, что вы о ней думаете.
Марина вздохнула.
— Дэвид, вы когда-нибудь слышали о группе под названием ТФБП?
Дэвид посмотрел на нее с недоумением.
— Они входят в хит-парад?
Хотя Марине было тошно на душе, она рассмеялась.
— Это не поп-группа, а организация одинаково мыслящих женщин, которые выступают против давления со стороны общества, требующего соблюдения стереотипов стройности. ТФБП означает «толстые феминистки борются за свои права». Они… то есть мы все по нынешним меркам имеем лишний вес, но мы все счастливы оттого, что мы такие. Они… то есть мы едим что хотим, никогда не взвешиваемся и ни во что не ставим индустрию моды и тиранические правила, выдуманные диктаторами, издающими женские журналы в глянцевых обложках.
Она и сама изумилась собственному красноречию, хотя всего лишь цитировала, как попугай, текст статьи, которую читала несколькими днями раньше. До первого собрания ТФБП оставалось еще больше недели, и она еще не решила окончательно, пойдет ли на него.
Дэвид, похоже, задумался.
— Значит, все женщины в этой группе едят что хотят? И не соблюдают диету? А нет ли у них этой странной привычки чередовать пиршество и голодание? Это означает, что их вес не меняется, как у среднего человека, время от времени сидящего на диете.
В его холодных голубых глазах снова появилось задумчивое выражение. Пытаясь истолковать этот странный взгляд, Марина на время ослабила внимание.
Откашлявшись, она ответила на вопрос.
— Все так, — твердо произнесла она, не будучи уверенной насчет того, так ли это на самом деле, но желая, чтобы именно так и было.
Дэвид задумался еще глубже.
— Интересно, — пробормотал он.
В эту минуту в комнату с торжествующим видом возвратилась Сюзи с большим сервировочным блюдом, посреди которого возвышалась одна-единственная жареная курица.
— Надеюсь, все проголодались! — весело воскликнула она.
Марина тяжело вздохнула, поскольку подтвердилось ее подозрение, что эта курица достанется всем шестерым. Только о мысль о том, что по дороге домой можно завернуть в Макдональдс, придала ей силы выглядеть благодарной за крылышко плохо вскормленной птицы, которая одиноко лежала на тарелке в окружении трех молодых картофелин и тридцати семи горошин. Она знала, что горошин тридцать семь, потому что сосчитала их.
Дэвид вошел в свою небольшую квартирку и осторожно зажег свет. В благодарность за то, что электричество еще не отключили, он вздохнул. Усевшись, он освободил карманы от булочек, которые спас в ходе тайного посещения кухни. Их было пять штук. Если покрепче взять себя в руки, то можно протянуть на них с воскресенья до завтрака в понедельник.
У Дэвида Сэндхерста не было денег. Совершенно, буквально не было денег. Это не значит «нет денег» в смысле, употребляемом теми, кто может позволить себе две недели на Сент-Люсии, а не три. Это значит «нет денег», то есть негде их взять, нечего продать, абсолютно никаких кредитов. В понедельник жалованье Дэвида переведут на его банковский счет, и он снова начнет безнадежную борьбу за то, чтобы прожить по средствам до следующей зарплаты. Он будет обманывать своих кредиторов, перемежая ложь и извинения за то, что не может отдать долг, и все это на какое-то время отсрочит их последние требования.
Чрезмерно он не волновался. Все для него складывалось хорошо. В конечном счете.
Дэвид родился с исключительными талантами. У него был исключительный интеллект. Он был исключительно хорош собой и исключительно мил. Судьбой ему было уготовано изменить мир. Ему бы быть вундеркиндом, и он стал бы им, но с рождения он был наделен, а может, к несчастью, отмечен двумя в высшей степени разрушительными качествами, которые явились главными составляющими его жизни: удачей и ленью.
Наверное, они были дарованы ему не одновременно. Наверное, первое попросту неизбежно повлекло за собой второе. Именно постоянное везение, и непременно в самые нужные моменты безрассудной жизни Дэвида, позволяло ему безропотно уступать неодолимому зову лени, которая не давала ему возможности по-настоящему реализовать свой потенциал.
Начиная со школьных лет, когда учение давалось ему легко, а домашние задания, сделанные с минимальными усилиями, постоянно приносили высокие результаты, он решил, что дополнительное приложение сил будет напрасным. Если уж он мог получать самые высокие оценки, работая на семьдесят процентов и не потея, то какой смысл прибавлять еще двадцать процентов? Нет ведь оценки пять с двумя плюсами, и награды за это нет, так зачем это нужно?
А со временем он сделал еще более удивительное открытие. Даже если он и выполнял минимум требуемой от него работы, все равно превосходил всех. Потому что ему везло. Если он изучал три темы из пяти, то эти три темы попадались на экзамене. Если его отвлекали новая книга/телепередача/девушка, он вообще ничего не изучал, а всегда ссылался на самую настоящую болезнь, что позволяло ему не ходить в школу и оставаться вне подозрений.
Когда ему были нужны деньги, всегда находилась работа. Друзья появлялись, когда его окружение надоедало ему (что случалось редко). Его родители умерли и оставили ему небольшое наследство как раз тогда, когда он собирался выкупить себе свою квартиру.
Счастливчик.
Но это упование на удачу и неспособность изыскивать собственные возможности перед лицом неблагоприятной обстановки подчас ставили его в затруднительное положение. Вот и сейчас. Открыв оксиметабулин, он тем самым расписал последующие десять лет своей биографии. Он сделает состояние, огромное состояние, как только препарат появится на рынке. Понятно, потребуется какое-то время, все эти испытания, условности и прочее, но препарат действует, и он нужен всем на свете.
И он начал тратить свое состояние. Еще не сделав его.
У него было двенадцать кредитных карточек, на всех был исчерпан кредит, три банковских займа (на несуществующие машину, встроенную мебель и неосуществленную поездку на Карибское море) и четыре личных займа от компаний, которые не задавали столько вопросов, сколько банки (и, соответственно, требовали грабительские проценты). В счет всех этих долгов он мало что мог показать, не считая раздувавшегося в боках гардероба с одеждой от лучших модельеров. Этот грустный безвестный человек тратил почти все свои (занятые) деньги на тщательно спланированные, спонтанные, дорогие жесты и поступки, призванные поразить женщин. Он летал с ними на продолжительные уикенды в Нью-Йорк, не ведая о том, что одной только его внешности и обаяния достаточно, чтобы эти женщины с не меньшей радостью провели вечер в его квартире с пиццей на заказ и каким-нибудь глупым фильмом по видику.
