Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
– Альдхельм получил то, что заслужил, – бросил Харальд, смерив ее взглядом. – А я не прощаю оскорблений.
– Но вы же люди! Вы же христиане! – Девушка обернулась к Рерику, ее тревожный молящий взгляд метался между ним и Харальдом. – Бог учит прощать врагов! Простите нас, и Бог простит вас – ведь вам есть за что просить его прощения! Неужели ваша гордыня вам дороже души, дороже Господня милосердия! Граф Харальд, граф Рерик! Я умоляю вас, пощадите моих родичей! Они больше никогда не будут оскорблять вас!
Упав на колени, она вцепилась в руку Рерика, который стоял ближе и к тому же казался не таким непримиримым, как Харальд. Рерик попытался отнять руку, но девушка повисла на ней, продолжая выкрикивать бессвязные мольбы. Рерик бросил взгляд на хирдманов рядом – отрывать девушку от себя силой ему было неловко, на душе стало нехорошо. Вальмунд и Гейр Лысый попытались вдвоем поставить дочь Альдхельма на ноги, но она уцепилась за Рерика обеими руками, будто он и был ее любимым отцом, кричала, плакала и не давала себя поднять. Рерик чувствовал себя глупо, ему было жаль девушку, а к тому же она не давала ему сойти с места, где становилось все жарче и жарче.
– Рерик! Харальд! – вдруг раздался рядом крик, и оба брата обернулись на знакомый голос. – Что вы затеяли, безумные!
Перед ними появился отец Хериберт – даже без накидки, в своем простом некрашеном обе, подпоясанном веревкой. Рослый и худощавый, от волнения сильнее обычного дергая головой, что придавало ему сходство с лошадью, он непрерывно мигал левым глазом, что выглядело бы смешно, если бы норманны не были хорошо с ним знакомы и не знали, что все это у него обостряется в часы сильного волнения и даже потрясения.
– Графиня Теодрада известила меня, но я даже ей не мог сразу поверить! – продолжал отец Хериберт. – И я не верю своим глазам! Что вы здесь затеяли, безумцы! Вы, христиане, пошли на поводу у дьявола! Немедленно прекратите! Скорее, пока не поздно, пока не лег на ваши духи тяжкий грех убийства многих невинных людей!
– Отойди, поп! – рявкнул Харальд. – Я в твоих советах не нуждаюсь! Ступай в свою церковь и там учи, а я со своими делами разберусь сам!
При виде поддержки, да еще и самого духовника графской семьи, девушка закричала еще громче, снова стала сыпать бессвязными мольбами.
– Рерик, сын мой, опомнись! – будто ее было мало, приступил уже к нему Хериберт. – Разве этому я тебя учил? Разве для того вы принимали святое крещение, чтобы следовать самым жестоким, самым бесчеловечным из языческих обычаев! Подумай о своей душе! Подумай, что о вас скажут в королевских семьях, в родстве с которыми вы состоите!
У Рерика мелькнула мысль о короле Лотаре – потом о Карле – а потом о сестре обоих, Гизеле. И тут он не выдержал. Будущий гнев королей его не слишком волновал, но Гизела придет в ужас, когда узнает об их сегодняшних делах. И наверняка пожалеет о том, что была с ним так приветлива. Она будет считать его кровожадным варваром, устыдится своей прежней дружбы с ним. И особенно того, что случилось во время ее тогдашнего приезда во Фландрию… Она просила его не обмануть ее доверия – тогда Рерик считал, что она имеет в виду молчание, и молчал, не откликаясь даже на намеки лучших друзей. Но сейчас он вдруг понял, что обязан ей не только молчанием – но и поведением, таким, чтобы ей было за него не стыдно.
– Харальд! – резко оторвав от себя плачущую девушку, Рерик шагнул к брату. А девушка, тонким женским чутьем уловив перемену в его настроении, больше к нему не липла и даже затихла. – Харальд, он прав. Мы вообще не сможем оставаться здесь, если сожжем этих уродов! Король Лотарь не простит нам такого самоуправства в его владениях.
– К троллям Лотаря! Нам будут плевать в лицо, а мы – утираться? Да лучше нам вернуться во Фландрию или в Смалёнд, чем такое терпеть!
– Но предложи им хотя бы сдаться! Может, им уже хватило, может, от дыма у Альдхельма вправились мозги! Если он признает свое поражение, то мы выиграем даже сильнее, чем если бы убили его!
Харальд был не только мстителен и тщеславен, но и далеко не глуп, поэтому справедливость этого довода и свои возможные выгоды осознал довольно быстро.
– Скажите им там! – крикнул он хирдманам, не желая подходить к дому, чьи стены уже были охвачены языками пламени почти до крыши. – Пусть передадут Альдхельму! Я прощу его, если он выйдет из дома без оружия, с поясом на шее, положит голову мне на колени и признает меня своим конунгом отныне и навеки. А иначе дом будет сожжен!
Наблюдая за домом, Рерик краем глаза заметил, как из темноты в круг огненного света вошла Теодрада. С ужасом оглядываясь вокруг, она не решалась даже обратиться к мужу. Заметив девушку, которую утешал Хериберт, она подошла и обняла ту, и девушка прижалась к ней, вздрагивая всем телом. Ее била дрожь, она рыдала без остановки, видимо, от потрясения. А Рерик снова подумал, как вовремя попытался исправить дело. Уж само собой, Теодрада обо всем поведала бы матери. И графиня Гизела никогда больше не приехала бы их навестить. И никогда бы она больше не думала о нем, Рерике, хорошо. Его собственная мать, фру Торгерд, или двоюродная сестра Хильда, или бабка, старая королева Рангхильд, оставшиеся в Смалёнде, полностью одобрили бы действия Харальда. Им чужды понятия греха или милосердия к врагам, зато они хорошо помнят старину мудрость, гласящую, что за бесчестьем и беда тут как тут. И что кровью обидчика смывать оскорбления – самое верное средство обезопасить род от потери удачи. Той удачи, которая не задаром досталась сыновьям Хальвдана.
Но эти женщины – Теодрада, Гизела, даже вот эта, темненькая, что рыдает сейчас в объятиях правнучки Карла Великого, – христианки и выросли в совсем других понятиях. То, что для норманна слабость – для них подвиг милосердия, прямо-таки обязанность благородного человека. Гизела будет довольна, если они простят подлеца Альдхельма. И это, пожалуй, достаточная причина для того, чтобы его простить. Ну, хотя бы пока…
Рерик никогда не считал себя хорошим христианином – слишком сложно христианские взгляды и обычаи приживались в его душе, взращенной в совсем других понятиях и ценностях. Лишь благодаря его привязанности к графине Амьенской он иногда пытался поступать как христианин – словно издалека заимствовал ее благочестия, хотя совсем не осознавал этого.
Услышав слова Харальда, девушка вдруг вырвалась из объятий Теодрады и бегом ринулась в горящий дом! Теодрада вскрикнула, даже мужчины вокруг охнули в изумлении. Казалось, от пережитого дочь Альдхельм тронулась умом и решила погибнуть, подобно королевам древности, заодно с мужчинами своей семьи.
Но девушка вовсе не собиралась погибать – она лишь побоялась, что в доме не услышат и не поймут речи норманна, а с тем упустят случай спастись. Зажимая руками рот, она исчезла в дыму, но довольно скоро появилась снова, почти волоча кого-то за собой. Шатаясь от недостатка воздуха, хрипя, мужчина с трудом сделал несколько шагов вслед за ней на полусогнутых ногах, а потом рухнул на мокрую землю. Стены дома, построенные из двух рядов толстых досок, вкопанных в землю, и с землей же, заполнившей пустое пространство между рядами, разгорались крайне неохотно, поэтому внутри дома огня еще не было, но и воздуха почти не было тоже. Харальд кивнул, и человека подтащили к нему. Это оказался сам Альдхельм. Его приподняли, чтобы Харальд мог взглянуть ему в лицо. Эделинг ловил воздух широко раскрытым ртом, кашлял так, что, казалось, его сейчас вывернет наизнанку, мотал головой и жмурил глаза, почти съеденные дымом. Позади него, на площадке перед дверью уже копошилась целая куча полуживых тел – люди рвались на воздух, давя друг друга, но, оказавшись снаружи, не имели сил даже отойти. Хирдманы растаскивали их, давая возможность выбраться тем, кто еще оставался внутри.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
