Человек папессы порылся под плащом, убрал длинный нож с костяной рукоятью и достал два коротких тяжелых кинжала, крестообразных, предназначенных для метания. Он двигался очень быстро и оказался в поле зрения Мартена, уже выпустив первый нож легчайшим движением кисти, но со смертоносной силой.
Мартен вскочил почти сразу, как мы его заметили, возможно, на доли секунды его задержал сон, с которым он боролся. Кинжал убийцы попал ему где-то между шеей и животом — я услышал, как лопается кольчуга. Он с ревом проскочил мимо нас, убийца выкинул вперед ногу, ударил его в подбородок, и Мартен врезался в изогнутую стену, по инерции полетел вверх тормашками и прогремел вниз по лестнице. Мы замешкались, словно не зная, стоит ли бежать за ним, проверять, не осталось ли в нем целых костей. Нечто горячее и влажное под нашим коленом убедило в обратном. Каким-то образом Мартен умудрился на лету полоснуть убийцу. Человек папессы заковылял к двери, шипя от боли, распространяющейся от пореза. Он остановился, чтобы перевязать рану шелковым шнуром из внутреннего кармана, и двинулся дальше наверх.
Все ключи улетели вниз по лестнице вместе с Мартеном, и человек папессы снова достал отмычки, чтобы отпереть замок. Это заняло больше времени, чем прежде: в дверях королевы стоял замысловатый механизм, возможно, такой же старый, как сама башня. Прежде чем наша кропотливая работа принесла плоды, по камням лужей растеклась кровь убийцы, красная, как у любого другого человека, несмотря на бледность его кожи.
Мы стояли, и я чувствовал его слабость — потеря крови и что-то еще, — он напрягал какую-то мышцу, с которой я не соприкасался, и это усилие утомляло его. Возможно, охватившее наемника оцепенение дорого ему обошлось.
Дверь беззвучно открылась. Он снял лампу с крюка там, где прежде сидел Мартен, и вошел. Сила его воображения настигла меня, когда наконец он поддался волнению. Я увидел картины, возникающие в его сознании. Внезапно — во сне или нет — я захотел, чтобы у него не получилось. Я не хотел, чтобы он зарезал Миану. Я не имел желания смотреть, как из нее вырывают кровавые останки моего нерожденного ребенка. Этот страх удивил меня — совершенно первобытный, совершенно точно мой собственный, не разделенный с Катрин. Я подумал, может, это отголосок того, что, по словам Коддина, я мог почувствовать, впервые увидев и взяв на руки сына или дочь. Если это правда, значит, я впервые понял, насколько опасна может быть эта привязанность.
На комоде у кровати — блеск серебряной цепи, которую я подарил Миане на именины. Под покрывалом — возвышающееся холмиком тело в тени, жена и ребенок, мирно спящие.
— Проснись. — Можно подумать, слова могли возыметь действие. — Проснись.
Вся моя воля — и хоть бы дрогнули его губы.
Холодная неизбежность схватила меня за горло. Это правда! Это происходит сейчас. Я сплю в палатке в своей постели, Миана — в своей за много миль от меня, и к ней приближается бледная смерть.
— Катрин! — прокричал я ее имя внутри его головы. — Не делай этого!
Он шагнул к постели, держа наготове второй метательный нож. Возможно, лишь размер выпуклости под покрывалом не дал ему сделать бросок тут же. Миана была женщина некрупная, даже на сносях. Все выглядело так, будто она не одна. Я даже сам поверил бы в это, если бы не Мартен у дверей.
Еще шаг — его раненая нога похолодела и онемела, губы беззвучно забормотали заклинание, словно магия отражала его неустойчивую походку и нуждалась в опоре. Я не мог предупредить, рука — моя рука — была отведена назад для броска. И тут покрывало затрепетало, я услышал приглушенное «бум», и кулак ударил меня в бок, достаточно сильно, чтобы отбросить назад, — и я два раза повернулся, прежде чем врезаться в стену. Я соскользнул на пол, вытянув ноги, и посмотрел вниз. Обе бледные руки обхватили мой бок, кровь текла меж пальцев, свисали лохмотья плоти.
Покрывало поднялось, и Миана посмотрела на меня, согнувшись над темной массой арбалета нубанца, широко распахнутыми яростными глазами.
Правой рукой я нашарил костяную рукоять длинного ножа. Истекая кровью, поднялся на ноги, мир закружился перед глазами. Я увидел, что в арбалете больше не осталось стрел. В теле убийцы я напряг все силы, чтобы остановить его ноги и положить оружие. Думаю, на сей раз он это почувствовал. Он двигался медленно, но держался между Мианой и дверью. Взгляд его упал на округлившийся живот, натянувший ночную рубашку.
— Стой! — Я удерживал его руку, как мог, но она все равно ползла вперед.
Миана была скорее разгневана, чем напугана. Готова пролить кровь.
Сжимая низко опущенный нож, целясь низко, ниже арбалета Мианы, моя рука двинулась вперед, и я не мог ее остановить. Блестящее лезвие должно было вспороть ей живот, и она умерла бы в потоках крови. И с ней — наш ребенок.
Убийца сделал бросок, рука промахнулась, всю ее силу отнял удар, искромсавший мне плечо. Я упал, железная рама арбалета попала мне по лицу. Мартен стоял у меня за спиной, дьявол в кровавом наряде, с багряной усмешкой на устах. Я ударился головой о ковер, в глазах потемнело. Их голоса звучали вдалеке.
— Моя королева!
— Я не пострадала, Мартен.
— Простите… я подвел вас… не смог его задержать.
— Я в порядке, Мартен… какая-то женщина разбудила меня во сне.
3
— Что-то ты притих с утра, Йорг.
Я разламывал хлеб, прихваченный еще из Логова, вчерашний, слегка заплесневелый.
— Все еще шахматы покоя не дают? — Он подошел ближе, и я уловил запах гвоздики. — Я же говорил тебе, что умею играть с шести лет.
Хлебная корка треснула, посыпались крошки.
— Приведи сюда Риккарда, а?
Макин встал, поставил кофе — холодное вонючее варево, столь любимое гвардейцами. Ушел, не задавая вопросов: Макин хорошо разбирается в людях.
Риккард явился несколько мгновений спустя, втаптывая грязь в устилающие пол шкуры и разбрасывая застрявшие в желтых усах крошки от завтрака.
— Сир? — Он поклонился, наверное, Макин его предупредил.
— Я хочу, чтобы ты поехал в Логово. Проведи там часок, поговори с канцлером Коддином и королевой. Потом нагонишь нас как можно быстрее. Если услышишь что-то о человеке с белой кожей, привези черный сундук из моей сокровищницы, тот, у которого серебряный орел на крышке, и пусть его охраняют десять человек. Коддин все устроит.
Макин поднял бровь, но ни о чем не спросил.
Я подтянул шахматную доску ближе и взял со стола яблоко. Откусил, и сок брызнул на черные и белые квадраты, капельки заблестели. Фигуры выстроились рядами. Я поставил палец на голову белой королевы и медленно прокрутил ее. Либо сон был ложный, Катрин научилась придумывать более изощренные пытки, чем прежде, и с Мианой все хорошо, либо я видел вещий сон, и с Мианой тоже все хорошо.
— Еще партию, Йорг? — спросил Макин.
Отовсюду было слышно, как сворачивают лагерь.
