А если в начале его профессиональной деятельности цена билета на концерт или в оперу была ему не по карману, было много других способов развлечься, причем бесплатных.
Холмс любил ходить пешком, и именно в период пребывания на Монтегю-стрит у него появилась привычка совершать долгие прогулки по столице. Он знакомился с ее улицами, особенно с районами трущоб Ист-Энда с его доками, пивными и притонами Лаймхауса, где курили опиум.
Он также познакомился с магазинами подержанных вещей на Тоттенхем-Корт-роуд – именно здесь он купил свою скрипку Страдивари, которая стоила по меньшей мере пятьсот гиней, всего за пятьдесят пять шиллингов у еврейского торговца. Сегодня у нее была бы гораздо более высокая цена.
Для тех, кто интересовался старинными книгами, были книжные магазины. Правда, на этом этапе своей карьеры Холмс не мог себе позволить удовлетворять страсть к их собиранию – разве что порой ему везло и удавалось купить такие книги дешево. Так, например, было с маленьким томиком «De Jure inter Gentes»[6]в коричневом переплете, опубликованном в Льеже в 1642 году, который он нашел на лотке букиниста и показал впоследствии Уотсону.
Но дела его шли успешно. Между 1878 годом и последними месяцами 1880-го ему предложили по крайней мере еще восемь дел. Когда он позже сказал Уотсону, что его практика стала «довольно значительной», то, несомненно, упомянул не все дела. Вот что он перечислил: убийство Тарлтона, дело виноторговца Вамберри, расследования, связанные с русской старухой и с Риколетти, у которого была изуродована ступня и имелась отвратительная жена. Было и одно особенно любопытное расследование, в котором фигурировал алюминиевый костыль. К сожалению, Холмс не привел подробностей этих дел.
Его клиентами также были миссис Фаринтош, которая консультировалась с Холмсом об опаловой тиаре, и мистер Мортимер Мейберли, которому Холмс помог «разобраться в одной пустяковой истории» и чья вдова позже попросила у него совета относительно продажи своего дома – виллы «Три фронтона». Некая миссис Сесил Форрестер также обратилась к нему за помощью. Хотя ее дело было несложным и касалось мелких домашних затруднений, миссис Форрестер суждено было сыграть важную роль в судьбе Уотсона: именно от нее мисс Мэри Морстен услышала о Холмсе и спустя несколько лет пришла к нему со своей собственной проблемой, гораздо более сложной. Некоторые из этих дел попадали к нему, как он сказал Уотсону, от частных детективных агентов, которые обращались к Холмсу за помощью и с которых он брал плату за услуги.
Даже из того ограниченного списка, о котором он говорил Уотсону, ясно, что молва о репутации Холмса как частного детектива-консультанта вышла далеко за пределы круга его бывших знакомых по университету. Его считали экспертом, и с ним советовалась полиция насчет таких серьезных преступлений, как убийство.
Неизвестно, когда Скотленд-Ярд впервые обратился к Холмсу за помощью, но это было еще до конца 1880 года: к тому времени он уже был знаком с инспектором Лестрейдом и помогал ему в расследовании дела о подлоге. Это расследование, продлившееся до начала 1881 года, вероятно, было одним из последних дел, которым Холмс занимался, живя в меблированных комнатах на Монтегю-роуд. Его отношение к полицейским Скотленд-Ярда было презрительным – тут чувствуется надменность молодого человека, сознающего свое интеллектуальное превосходство. С возрастом, когда Холмс стал более зрелым, он сделался сдержаннее в своих мнениях. Но в то время он считал Лестрейда и Грегсона, с которым также познакомился тогда, «самыми сносными из всей никудышной компании». Отдавая должное их сноровке и энергии, он критиковал их за устаревшие методы. Холмса также раздражали их профессиональная ревность и привычка присваивать себе славу, когда дело было успешно завершено.
Уотсон, обладавший даром рисовать портрет человека несколькими яркими штрихами, дал нам их описание. Лестрейд – человечек «с желтоватым, каким-то крысиным лицом и темными глазками». По контрасту Грегсон был «рослым белолицым белокурым человеком».
В эти годы Холмс, возможно, также познакомился с Этелни Джонсом[7], еще одним детективом из Скотленд-Ярда – «грузным, большим мужчиной», по описанию Уотсона. Если Холмс познакомился с ним еще до конца 1880 года, значит, он тоже занимался делом о драгоценностях Бишопгейта. Он читал на эту тему лекцию Джонсу и его коллегам – о причинах, следствиях и результатах. Это обидело Джонса, и несколько лет спустя он насмешливо назвал Холмса «теоретиком». Это слово характеризует тогдашнее отношение полиции к Холмсу и его методам.
Презрение Холмса не было совсем уж несправедливым. В то время старшие офицеры полиции выдвигались из нижних чинов, и уровень их образования был невысок по сравнению с Холмсом. И тем не менее можно себе представить, что испытывал Лестрейд, офицер с двадцатилетним стажем, когда молодой человек двадцати с небольшим лет его учил его же ремеслу. Уотсон прав, считая, что иногда Холмс бывал слишком самоуверенным.
Уотсон дает нам много описаний Холмса. Самый подробный портрет он нарисовал вскоре после их первой встречи. Как пишет Уотсон, он был ростом выше шести футов[8], «а при своей исключительной худобе казался еще выше». Глаза его были «острые и проницательные… тонкий орлиный нос придавал лицу живое и целеустремленное выражение. Четко очерченный, выступающий подбородок говорил о решительности характера».
С годами Уотсон добавил к этому описанию дальнейшие штрихи: глубоко посаженные серые глаза, густые темные брови, черные волосы, тонкие губы и высокий, «немного скрипучий» голос.
Холмс обладал физической силой – особенно сильными были руки. Однако, в случае необходимости, у него было «чрезвычайно нежное прикосновение». Уотсон также отмечает, что у Холмса были «удивительно острые чувства»: он научился видеть в темноте и мог слышать даже самые тихие звуки.
К концу 1880 года Холмс решил заняться поисками другого жилища. Он не уточняет, чем это было вызвано. Возможно, теперь, когда его клиентура увеличилась, ему нужно было большее помещение. Или у него могли быть трения с квартирным хозяином или хозяйкой либо с другими жильцами. Не исключено, что его даже попросили съехать.
Много лет спустя Холмс будет поддразнивать Уотсона на ту же тему, когда они снимут комнаты в одном маленьком университетском городке[9]: «Смотрите, Уотсон, как бы вам из-за вашего пристрастия к табаку и дурной привычки вечно опаздывать к обеду не отказали от квартиры, а заодно, чего доброго, и мне».
Эта шутка могла относиться к его собственному опыту.
Он вряд ли был удобным жильцом, так как к нему приходили клиенты. К тому же у Холмса был эксцентричный образ жизни: он играл на скрипке в любое время дня и ночи и проводил химические эксперименты в гостиной. Как предстояло обнаружить Уотсону, порой запах от них был отвратительный.
