Вдруг Динка перестала улыбаться Толику, настороженно прислушалась и со всех ног припустила к нашему дому. Калитка была открыта, с участка тянуло шашлычком, звучал Шуфутинский и, что, собственно, и насторожило жену Славика, утробный смех Симы.
Но напрасно Дина забила тревогу. Картина перед нами предстала самая мирная. Янка подавала на стол и попутно загоняла спать мышат, которые никак не хотели расставаться с ежиком в белом пластмассовом ведре. Гости уже вовсю пировали. Сима волевым решением отняла у детей заветное ведерко, поставила его к себе на колени, заявив, что этот еж будет жить у них в доме и ловить мышей. Все присутствующие тут же стали бросать в ведро колбасу, сыр и огурцы, пытаясь таким образом определить, что ежи любят больше всего.
Виолетта Петровна в одиночестве отплясывала под шлягер «За милых дам, за милых дам…».
— Танцуйте, танцуйте, я не смотрю… — хохотала Сима, утирая слезы полой длинной бордовой кофты и хлопая Вадима по руке, в которой был зажат селедочный хвост для подопытного ежика.
Жена Макса вольготно расположилась за столом, придвинула свой стул с высокой ажурной спинкой вплотную к забору и таким образом перегородила самый удобный проход от стола к дому. Янка, которая металась с тарелками туда-сюда, что-то ворчала себе под нос, обегая весь стол целиком, вместо того чтобы пройти напрямик, но беспокоить беременную женщину не решалась.
Мы усадили на свободные места дядю Юру и стукача-общественника, причем Валентину Кузьмичу выпало несчастье соседствовать с озабоченной судьбой сестры Розочки Симой. Любитель реквиемов Моцарта, лишь только завидел вновь прибывших, позорно бежал на другой конец стола, уступив свое место Кузьмичу. Подозреваю, что меломан просто не вынес очередной атаки беременной. А Сима, завидев новый перспективный объект, тут же затянула свою обычную песню. Она придвинула Кузьмича вплотную к забору, отрезав несчастному пути к отступлению, и принялась за дело. Старичок отмахивался, смущался, говорил, что он Розочке не пара, но Сима твердо стояла на своем:
— Если вы, Валентинчик Кузьмич, переживаете за супружеский долг, то вы оставьте беспокоиться… Материнский капитал Розочка себе сама нагуляет, вам и делать ничего не придется… — увещевала она свою жертву.
Дед вдруг тревожно заозирался по сторонам, как будто вспомнил нечто важное, приподнялся со стула, поманил Вадьку, от скуки игравшего в тетрис на мобильнике, и стал что-то шептать ему на ухо. Но любимый отмахнулся от Валентина Кузьмича, как от приставучего комара, и продолжил свою забаву. Тогда общественник наклонился ко мне.
— Вот я смотрю — у вас мобильный телефон, — вкрадчиво начал он. — И по нему можно позвонить куда следует. Я вам сейчас такую вещь скажу…
Но договорить Кузьмичу не дали. Виолетта Петровна, разомлевшая от алкоголя и подстрекаемая своим другом Иваном Аркадьевичем, не разобравшись в ситуации, тут же подскочила к радетелю за общественное благо и закричала:
— А вот тебе дулю! Накося выкуси!
Пожилая дама сложила фигуру из трех пальцев и принялась вертеть жилистым кукишем перед носом оробевшего старика.
— На своем участке что хочу, то и делаю! — кричала она. — Хочу — матом разговариваю, хочу — голая хожу!
И в подтверждение своих слов она завернула такую витиеватую фразу с элементами ненормативной лексики, что все перестали есть шашлык, повернули головы и с уважением посмотрели на старушку.
— Вот, Янка, что записывать-то надо, — прошептала я, потихоньку отодвигаясь от места боевых действий. — Такого больше нигде не услышишь, только от профессионального филолога.
Где-то вдалеке, за закрытой дверью дачного дома через дорогу, заплакал маленький Йося, разбуженный сложносочиненной тирадой. И тут же взвилась орлицей беременная мамаша младенца.
— Се тит зих хойшех от этой женщины! — заголосила она, перекрывая и Шуфутинского, и Виолетту. — Опять Йося плачет!
— Что ты несешь белиберду, говори нормальным русским языком! — огрызнулась неистовая филологиня.
— Один переполох от вас имеем! — перевел Макс, невольно подражая интонациям супруги.
Та усмотрела в колоритном переводе Макса личное оскорбление, косо глянула на мужа и парировала:
— Моя беда в том, что мужа мне рожала и воспитывала другая женщина… Я бы себе такого сокровища не сотворила. У нас в семье жлобов никогда не было…
— Зато теперь в семье уродов не без красавчика, — ехидно ответил Макс и поднялся, чтобы идти к младенцу.
Динка поерзала на стуле, отпила из бокала с «Божоле» и тихо спросила:
— Ты как насчет рыбалки?
— В каком смысле? — не поняла я.
— В том смысле, что мать с утра сеть поставила, надо бы ее вытащить… Выплывем на лодке на середину реки и вытащим…
Я никогда не вынимала сети. Мало того, я их никогда в жизни не ставила. Да и вообще, если честно, даже плавать не умею. Но, посмотрев в решительные глаза Динки, немедленно согласилась. С нами пошла Алка, оставив своего кавалера пировать дальше. Даже угроза общения Толика с Симой ее не остановила. Алка ушла, потому что без содрогания не могла смотреть на семейное счастье своего братца, которое всем так и бросалось в глаза.
* * *
— Знаете, девчонки, я, наверное, никогда замуж не выйду… — пропыхтела Алка, когда мы тащили резиновую лодку к реке.
— Да ладно тебе! — успокоила ее Динка. — Не все же семьи такие ненормальные!
— Я уже прямо даже и не знаю, — сомневалась Алка, залезая с мостков в лодку, которую мы уже скинули на воду. — Розочка с мадам Финкель целый месяц гостят у нас в городской квартире, и я так понимаю, что это только начало. Если еще и у моего мужа тоже будет столько родни…
Лодка качалась и кренилась, Алка, уцепившись за мостки, говорила и одновременно пыталась удержать резиновую посудину на одном месте, чтобы ее не сносило течением. Динка, подобрав подол пышного летнего платья, в котором сидела за столом, свесив ногу с мостков, осторожно ставила ступню в босоножке на резиновое дно. Потом, видимо, испугавшись проткнуть тонкую резину острой шпилькой, разулась, кинула туфли на дно и только после этого влезла сама. Забралась в хлипкое плавсредство и я. Мои напарницы по рыбалке, как по команде, запрокинули головы, тряхнули белыми волосами и появившимися неизвестно откуда заколками-крабами прихватили их на макушке.
— Значит, так, — командирским голосом сказала Динка. — Кто умеет грести назад?
Да я, собственно, и вперед-то не умею, не то что назад. Но если мне показать, что надо делать, то, думаю, справлюсь.
— Ни фига ты не справишься, — отрезвила меня Динка. — Значит, грести будет Алка. А ты, Рин, высматривай в воде колесо от «КамАЗа». С желтой серединкой.
Я заложила каштановую прядь за ухо и стала высматривать колесо от «КамАЗа». Зрение-то у меня, как у кротихи поутру, но уж мимо колеса от «КамАЗа» я точно не проскочу.
