— Отлично, я счастлив, я вне себя от радости! Моя лучшая клиентка, которая мне почти как дочь, собирается замуж за какого-то субъекта, с которым лишь вчера впервые встретилась. Разве можно изобрести лучший повод для того, чтобы почувствовать себя счастливым?! И что она мне отвечает, когда я спрашиваю, зачем такая спешка, почему нельзя вернуться домой и сначала сняться в «Робин Гуде», а потом уже выходить замуж? Что она заявляет, когда я говорю, что никто не собирается отговаривать ее от свадьбы с князем, но, может быть, ей стоит немного подождать, чтобы узнать его получше?
— Я говорю, — задумчиво ответила Франческа, — что сердцем чувствую свою правоту. Я заявляю, что еще никогда ни в чем не была настолько убеждена, как в этом, что я ждала его всю жизнь и теперь, когда наконец встретила, ни за что не покину его.
Марго уловила в голосе Франчески ту ноту, которая подсказала ей, что девушка права и то, что она затеяла, не терпит задержек и отлагательств.
— Я сдаюсь, у меня нет никаких шансов. Хорошо, поступай как знаешь, а я дам телеграмму на студию. Они, конечно, подадут в суд и выиграют дело. Я чувствовал, что нам не стоит ехать в Европу. Она лишает людей разума.
3
Франческа отошла от католичества много лет назад, но, как все католики, хорошо знала церковные обряды. В отличие оттого, чему ее учили в воскресной школе в Беркли, свадебная церемония в русском православном соборе в Париже показалась ей причудливой и византийской фантасмагорией в духе голливудских фильмов. Она все время ожидала услышать возглас режиссера «Стоп, снято!», когда после предваряющей молитвы они со Стахом трижды пригубили чашу с красным вином, а потом священник трижды обвел их вокруг аналоя. Облака ладана клубились в свете бесчисленных свечей, нереальность происходившего подчеркивало величественное басовое звучание мужских голосов, певших без аккомпанемента, и подпевающих им звонких голосов детского хора. Пока молодые ходили вокруг аналоя, двое друзей Стаха держали над их головами золотые венцы, а празднично одетые зрители показались Франческе костюмированной толпой статистов, нанятых на съемку.
Хотя они старались держать в тайне дату венчания и пригласили лишь небольшую группу близких друзей, слухи об их намерениях широко распространились за пределы их круга и церковь была до отказа набита любопытствующими, которые простояли на ногах, как предписывает чин венчания, всю службу, с трудом сохраняя порядок.
Стах, несмотря на свои заявления о том, что он не желает лишней суеты, настоял на церковной церемонии во всем ее великолепии и продолжительности, памятуя, какой торопливой и незначительной была процедура заключения брака с первой женой, совершенная в регистрационной палате в Лондоне во время войны. Он пожелал увидеть Франческу увенчанной дважды: вначале короной из цветов, а потом тяжелым свадебным венцом, который держали у нее над головой. Проведший всего один, совершенно забытый им год жизни в России, он захотел испытать на себе пышное величественное публичное таинство, пусть вышедшее из моды в свете, но жизнеутверждающее. Он даже уговорил вальяжного бородатого священника в серебряной ризе и высокой митре не просто обвести их, взяв за руки, вокруг аналоя, но связать молодым руки белым шелковым платком.
Франческа была согласна на все. С того момента, как она тогда в конюшне приняла решение, ничто на свете не имело для нее ни малейшего значения. Безразличная ко всему, она парила в мире грез, целиком погрузившись в свои мечты о том, как они отныне заживут вместе со Стахом.
Марго оказалась в своей стихии, занимаясь приготовлениями, которые нельзя было поручить больше никому. Она гордилась триумфальной свадьбой Франчески, и на нее легли все хлопоты. Она вынуждена была признать, что в глубине души всегда ненавидела так называемую изысканную простоту и не доверяла ей.
Свадебный прием в «Ритце» стал, несомненно, высшим достижением Марго Файерстоун. А потом князь Стах Валенский и новоявленная княгиня внезапно исчезли. Никто, даже Файерстоуны, не знал, что они поселились на огромной вилле Стаха в сельской местности под Лозанной, где наконец смогли приступить к бесконечному, неторопливому, ничем не прерываемому познанию друг друга. Катаясь верхом, гуляя, лежа в постели, они рассказывали друг другу длинные истории о своем детстве и дивились тому, что, если бы не случайное замечание незнакомого мужчины в баре парижского отеля о предстоящем в Довиле матче, им бы никогда не суждено было встретиться.
Франческа часто не спала ночами, несмотря на то что ее тело, убаюканное безмятежными волнами удовлетворенной страсти, взывало ко сну. Ей нравилось наблюдать за Стахом, изучать его черты в свете лампады, мерцавшей под иконой в изголовье их постели. «Он — герой всех романов, которые мне довелось прочесть, — думала она, — смелый, галантный, бесстрашный. В нем есть все это и еще что-то…» Она долго искала подходящее слово и наконец нашла его.
Надежность.
Они провели вместе уже достаточно времени, чтобы она могла понимать его.
Стах рассказывал о своих родителях, о России так, что Франческа представляла их совершенно реальными людьми, и чужая страна — родина Стаха — становилась ближе. Чем больше она узнавала о своем муже, тем больший восторг она испытывала при мысли, что этот сильный, отчаянно смелый мужчина принадлежит ей. Ну разве есть на свете женщина, которой бы повезло так, как ей, — она встретила своего единственного мужчину!
Приближалась осень. Франческа и Стах, наслаждавшиеся первыми неделями медового месяца, приступили к обсуждению планов на будущее. Обоих посетила идея поехать в конце ноября в Индию, чтобы поспеть к сезону поло в Калькутте, там он продолжался с декабря по январь, а потом, в феврале и марте, поучаствовать в матчах, проводившихся в Дели. Но однажды, в середине октября, Франческа окончательно убедилась, что беременна.
— Должно быть, это случилось в нашу первую ночь в конюшне, — пояснила она. — Я начала подозревать об этом через три недели после нашей свадьбы, но хотела убедиться, прежде чем рассказать тебе. — Она вся светилась от счастья.
— Именно тогда? В конюшне? Ты уверена? — в нетерпении вопрошал Стах, переполненный неожиданной радостью.
— Да, тогда, я убеждена. Я знаю точно, сама не пойму откуда.
— И ты, конечно же, точно знаешь, что это мальчик? Я убежден.
— Возможно, — весело пробормотала Франческа, хорошо представляя себе, почему Стах так мечтает о мальчике. У него был сын от первого брака, которому к тому времени исполнилось почти шесть лет. Мальчик родился, когда они с Викторией Вудхилл уже жили врозь. Их поспешный брак, заключенный во время войны, в тот период, когда Стах пребывал в расстроенном состоянии духа, недолго продлился в мирные дни. Они тянули с официальным разводом лишь до рождения ребенка. Мать мальчика, которому досталась иностранная фамилия, не пожелала награждать сына еще и чужеземным именем, и он был окрещен, как Джордж Эдвард Валенский. Однако, когда он был еще совсем маленьким, мать прозвала его Рэм <Баран, таран (англ.).> из-за привычки бодать головой стенки своей колыбели. Рэм жил в Шотландии с матерью и ее новым мужем, лишь изредка встречаясь со Стахом. Убежденность Стаха, что ребенок Франчески окажется мальчиком, отражала его страстное желание иметь еще одного сына, с которым никто не смог бы разлучить его.
