(2) Девичник Обмена Новой Помадой. Все принесли по нескольку тюбиков с пробниками помады: они вам абсолютно не подходят, но вы получаете их всегда при покупке нужного тона. Узнав об этой идее, Джейни усомнилась было в моем вкусе, но мне достался великолепный темно-вишневый оттенок. Матушка заграбастала себе все персиковые оттенки, но взамен принесла нам маленькие пакетики скраба для лица.
(3) Девичник Круиза По Заливу. Джейни тогда слегка укачало. Впрочем, она утверждала, что я ни в чем не виновата. Мария постоянно твердила, будто видела в Гудзоне акулу, но оказалось, что это лишь комок грязи и нефти. «А может, он питается людьми», – не сдавалась Мария.
(4) Девичник Швыряния Едой. Ну да, начиналось все не с этого, конечно. Джейни до сих пор говорит, что я погубила ее новую белую шелковую блузку. А я до сих пор настаиваю на том, что все начала мама.
– Я только слегка подбросила кусочек рулета, – отбивается мама. – Это был лишь эмоциональный всплеск, жест.
– Но это был первый жест, – напоминаю я.
– Ну конечно, мать всегда виновата.
(5) Девичник Выставки Собак. У некоторых женщин собаки вызывают аллергию, но Джейни сравнивала каждую попадавшуюся на пути собаку со своим тогдашним женихом Джерри. Как, впрочем, и все мы. В конце концов, она заявила, что больше всего он похож на ризеншнауцера, но отказалась объяснять почему.
– Уверена, мы не узнаем ее истинных критериев, – сказала я Марии.
– По-моему, – заметила та, – он напоминает пекинеса, особенно маленькой игривой челочкой.
– Не слишком привлекательное животное, – шепнула мама, переходя к боксерам.
Заканчиваю список Девичником Номер Шесть и вопросительным знаком, тщетно пытаясь вообразить, что будет следующим. Девичник Нью-Йоркского Марафона? Девичник Блошиного Рынка? Экстремальный Драйв-Девичник?
Круглое розовое лицо появилось над перегородкой прямо передо мной. Это Том, его мальчишеский вид всегда вызывает у меня улыбку. Мне вечно хочется потрепать его за щечку, но, боюсь, эта форма поведения не соответствует отношениям между редакторами. Том идеальный коллега – почти всегда молчит. Я слышу, как звонит его телефон, но крайне редко различаю потом голос Тома, а ведь он сидит за почти бумажной перегородкой. Хотя, пожалуй, однажды я слышала, как Том что-то напевает. Я заметила, что изнутри на стенке его «кубика» висит несколько хирургических масок, но так и не знаю для чего, поскольку никогда не видела их на нем. А может, такие маски носят строительные рабочие, чтобы не вдыхать асбест?
Том вежливо передает почту, адресованную мне. Почему-то она частенько оказывается на его столе. Едва ли он пытался заглянуть в прозрачное окошечко конверта.
– Привет. – Я протянула руку, почти коснувшись его лица.
Том приветственно кивнул, как мне показалось дружески, а перед тем, как его лунообразное лицо скрылось за перегородкой, протянул мне что-то. Это приглашение, обычно отправляемое перед вечеринкой, с лошадками и кроликами в сине-желтых тонах. Там рукой Тома написано: «Не хочешь пообедать со мной сегодня?» Ужасно сложный путь для того, чтобы выйти пообедать с коллегой, но Тому нельзя отказать в оригинальности. Кроме того, как я уже говорила, мы вообще редко выходим из редакции пообедать. Когда, например, моя босс, Моник, хочет поболтать с кем-нибудь за ленчем, она просто швыряет скомканный лист бумаги поверх наших голов в нужную кабинку. Надо сказать, Моник – меткий стрелок.
Я стучу в стену, над перегородкой восходит луна.
– В тошниловку? – спрашиваю я, имея в виду закусочную напротив.
На самом деле она называется «Закусочная Джелли», но было бы слишком глупо произносить это полностью.
Том вновь кивает, на этот раз кивок тот же, что и при приветствии, но дополнен легким движением глаз. Интересно, почему я так хорошо разбираюсь в оттенках кивков Тома?
Вечером я дома, смотрю по телевизору репортаж о военных действиях, но, выключив звук, не могу сказать, о какой именно войне идет речь. Порой я заставляю себя смотреть подобные передачи, чтобы испытать чувство вины за все несделанные благотворительные пожертвования, с просьбой о которых ко мне обращаются в рекламе день за днем. Возможно, я смотрю все это, чтобы, наконец, оценить, хороша ли моя собственная жизнь, но этот метод никогда не срабатывает. Вообще-то я не понимаю, ради чего смотрю подобные передачи.
Пришла Мария, заметила включенный телевизор, на миг усилила звук и тут же выключила его, прервав на время мое сомнительное удовольствие.
– Что ты смотришь! – с отвращением воскликнула она. – Может, ты еще и за едой смотришь подобные вещи, а?
– Это помогает мне осознать, что я счастлива и как у меня мало проблем.
– Извращенка.
– Возможно. Но за телевизором я съедаю меньше.
– Ни слова о диетах! – ворчит Мария.
Это одно из ее правил. Мария не задумывается о диетах. Она считает их чем-то вроде религии – слишком много заповедей и низкая питательная ценность.
Мария любит проводить время у меня, потому что моя квартира существенно больше. К тому же я обладательница отдельной кухни, и за это Мария, по ее словам, предоставляет мне Дополнительное Преимущество. Дополнительное преимущество обладания крошечной кухней состоит в том, что ты никого не толкнешь, поворачивая налево, не станешь проклинать того, кто толкнул тебя, или (еще за несколько дополнительных очков) затейливо материть его. Моя квартира все еще выглядит несколько незавершенной. Это ощущение создают так и не ставшие занавесками синие тряпки, сваленные в углу, незаконченный коллаж для мамы позади телевизора, а в другом углу обязательная гитара с порванной струной, к которой я не прикасалась со времен колледжа, но почему-то не могу расстаться с ней. Я поселилась здесь, еще учась в колледже. Тогда мы делили эту студию с двумя девчонками, умирая от желания жить именно в Виллидже. Потом мы обосновались тут с Джошем. Он всегда казался слишком большим для этой квартиры, поэтому проводил так много времени у себя в университете, где его кабинет был, разумеется, еще меньше, чем моя гостиная. И хотя квартирка довольно мала, относительно неприбрана и не слишком выразительна, но это я. Это мой дом.
– Я звонила тебе в двенадцать, спросить, не знаешь ли ты ответа на вопросы полуденной викторины, – сообщила Мария. Она слушает ту же радиостанцию. – У тебя появились секреты?
– Я выходила в перерыве.
– Зачем, что случилось?
– Ничего особенного. Мой сокамерник Том и я ходили вместе в тошниловку.
– В закусочную, дорогая, не забывай, – поправила Мария. – А я знаю этого Тома?
– Его никто толком не знает.
За ленчем Том был молчалив, как всегда. Говорила в основном я – о семи книгах, над которыми сейчас работаю, об авторах, названивающих мне, о том, как здорово будет, когда, наконец, закончится зима, – обо всем, о чем обычно беседуют с бабушкой. Том же ограничивался своими профессиональными кивками, изредка перемежая их улыбкой. За супом лицо Тома приобрело нежный персиковый оттенок. Я рассказала Марии все в деталях.
