На самом деле Клэр всегда казалось, что счастье призрачно и мимолетно. С детства немного меланхоличная, она, даже сжимая руку Мартина, чувствовала, что счастье — пусть оно и есть на самом деле — легко может ускользнуть. Сейчас ей удалось поймать его за извивающийся хвост, и оно — в этом парне, с темными волосами, с бледнеющим синяком под глазом и ухоженными руками.
Они продолжали говорить обо всем на свете, делясь друг с другом самыми личными воспоминаниями. Мартин признался Клэр даже в том, что произошло между ним и кухаркой Николь на полу кладовой.
Они не рассказывали друзьям о своих чувствах, Клэр не делилась даже с Маргарет, но Лонгвуд-Фолс был слишком маленьким городком, чтобы их отношения сохранились в тайне. Их видели вместе достаточно часто, чтобы однажды не поползли слухи, шепотки, которые вскоре переросли в оживленное стрекотание, охватившее и район, где жили Свифты, и Вершину.
— Что там у твоей дочери с этим богатеньким мальчиком? — напрямик спросила кассирша из магазина Стовера у матери Клэр, Морин Свифт, когда та стояла в очереди. — Если тебя интересует мое мнение, то я тебе скажу: ничего хорошего из этого не выйдет, — продолжала она. — Отец — монстр бессердечный, мать пьет, и все знают, что таких снобов, как эти Рейфилы, по всей округе не сыскать.
Морин, впервые услышавшая об этом, сделала вид, что все знает.
— Да мало ли что люди говорят! — спокойно сказала она, поднимая пакеты с продуктами и забирая сдачу.
Но в тот же вечер, после ужина, оставшись с дочерью вдвоем на кухне и принимаясь за гору посуды, она прямо спросила Клэр, что происходит. Та сперва кусала губы и напрочь все отрицала, но потом сдалась и рассказала о Мартине. Если ты всю жизнь послушно говорила маме правду, за один вечер этого не изменишь.
— Я люблю его, понятно? — вырвалось, наконец, у Клэр.
— Тогда потрудись его разлюбить, дочка, — ответила Морин. — В противном случае будет слишком много проблем, и все окажутся в неудобном положении. И вообще, эти отношения принесут вам только горе, и ты будешь страдать.
Клэр яростно терла тарелку тонким клетчатым полотенцем.
— Любовь совсем другая, — сказала она.
— Милая моя, я прекрасно знаю, какая бывает любовь, — тихо откликнулась Морин. — В молодости все мы думаем, что впервые открыли любовь в этом мире, но поверь мне, она была здесь задолго до того, как ты появилась на свет, и останется после того, как ты покинешь землю. — Морин помолчала, подбирая слова. — Но если она возникает между двумя людьми, которым не суждено быть вместе, то приносит только боль.
— Это не любовь приносит боль. Это ты.
Клэр отшвырнула в сторону полотенце и убежала к себе в комнату.
В тот же вечер на Вершине Мартину весьма доходчиво объяснили, что он больше никогда не увидит эту девушку, о которой его родителям стало известно от миссис Корнби, вульгарной богатой вдовы из лонгвудского загородного гольф-клуба. Мартин и прежде считал, что Велма Корнби лезет в жизнь других людей только потому, что у нее нет своей собственной.
— Говорю тебе в первый и последний раз, — отчеканил Эш Рейфил, вызвав сына в свой кабинет. — Мы с твоей матерью запрещаем тебе встречаться с этой девушкой.
Мартин посмотрел на отца, сидящего за большим письменным столом, в самом центре которого в окружении фолиантов в дорогих переплетах лежала бухгалтерская книга цвета бычьей крови. На книги у Эша Рейфила никогда не хватало времени, их и положили сюда только для того, чтобы произвести впечатление на посетителей.
— Вы запрещаете мне с ней встречаться? — переспросил Мартин.
Отец кивнул.
— Простите, но мне казалось, что период запретов остался в прошлом. Я думал, что теперь могу сам решать, что мне делать.
Отец несколько секунд смотрел на него, не мигая, потом налил себе бурбона из хрустального графина в форме груши.
— Хорошо, Мартин, — сказал Он. — В таком случае присядь, нам надо поговорить.
Плеснув в другой бокал, он протянул его сыну. Мартин никогда прежде не пил с отцом. Они сели на жесткий кожаный диван, и Эш продолжил:
— Раз ты настаиваешь на встречах с ней, несмотря на наше недовольство, думаю, мне можно успокоиться.
— То есть? — не понял Мартин.
— Просто это значит, что ты нормальный, — объяснил Эш. — Понимаешь, мы с твоей матерью немного беспокоились за твое развитие, особенно если учитывать этот странный интерес к кухне. — Он сделал большой глоток виски. — Если ты хочешь встречаться с этой девушкой, думаю, в ней есть своя… изюминка. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Ведь в сдобной булочке главное изюм, не так ли? — Эш кивнул, соглашаясь сам с собой. — На вкус они все одинаковые, что богатые, что бедные, так что в этом нет ничего страшного до тех пор, пока она от тебя не залетит. Хотя я уверен, что и в этом случае мы что-нибудь придумаем…
Мартин отставил в сторону бокал и поднялся с дивана.
— Ты ничего не знаешь о Клэр, — сказал он отцу. — Ты вообще ничего не знаешь.
— Сынок, я знаю гораздо больше, чем ты думаешь, — тихо ответил Эш. — Просто сейчас ты этого не понимаешь. Может быть, однажды поймешь. Но правда в том, что если ты позволишь этой девчонке завладеть твоей жизнью — а я вижу, ты именно это и собираешься сделать, — то она обязательно ее разрушит.
— Спасибо за совет. — Мартин повернулся и вышел из холодной комнаты, полной книг, которые никто никогда не прочтет.
— Значит, ты действительно намерен привязать себя к ней! — крикнул Эш Рейфил, но Мартин молча спускался по лестнице, а вслед ему неслись слова отца: — Молодец! Продолжай в том же духе!
К концу лета Мартин и Клэр стали более сдержанными и осторожными, они встречались реже, выбирая места, где их точно никто не увидит. Они больше не решались сидеть днем в беседке, гулять по парку или ходить на пруд. Вместо этого они уходили в лес на окраине Лонгвуд-Фолс, где пугливые олени встречались гораздо чаще, чем люди. Под сенью густой листвы носились полчища комаров. Мартин и Клэр обычно устраивались на куче листьев и ветвей. В лесу было гораздо темнее, чем там, где они привыкли гулять — солнечные лучи едва находили лазейки в зеленых кронах, — и Мартину с Клэр казалось, что они сидят в сумрачной комнате, куда детям входить запрещено. Иногда Мартин позировал для Клэр, становился, куда она велела, снимал рубашку, а девушка делала слепки из небольших комков красной глины, которые она приносила с собой в банке.
В лесу Клэр чувствовала себя несчастной и не скрывала этого. Ее очень расстраивало то, что им с Мартином приходится уходить так далеко, чтобы остаться наедине, что они не могут пройтись по городским улицам, держась за руки, как это делали другие влюбленные парочки. И все из-за денег. Ее не интересовало богатство Мартина Рейфила, его общественное положение, хотя многие из жителей Лонгвуд-Фолс были уверены в обратном. Она не стремилась прыгнуть выше головы, оставив позади жизнь, в которой была всего лишь дочерью человека, зарабатывавшего на жизнь тем, что подрезал изгороди, чинил тротуары и красил беседку в городском парке, и стать самодовольной бездельницей и женой богатого человека. Отдельные узколобые личности поговаривали, что Клэр Свифт пытается купить билет, чтобы вырваться из того мира, где она родилась. Лишь когда они с Мартином оставались вдвоем, слухи и едкие замечания стихали и, оставшись вдали, превращались в неразборчивый шепот.
